– Ты почему решил, что он ко мне едет?

– Знал бы, что к тебе, разве сунулся бы сюда как последний фраер?

Он купился на это. По крайней мере о чем-то таком подумал. А может, вспомнил о своем наружнике, которому я прострелил колеса. Я почти не сомневался, что это его «шестерка», и ничья больше. Потом он буркнул:

– Все равно не верю.

Разговор, каким бы он ни казался глупым нормальному человеку, был по существу. С его воровской точки зрения, если я был мент, меня следовало мочить и не разговаривать даже. Но если я был настоящий блатарь и он меня замочил бы без веских причин, ему могли это припомнить. Может быть, и не припомнили бы, времена пошли странные не только на воле, но и в зонах, но он был вором старой выучки и с такими вещами привык считаться.

Ему нужно было увериться, что я – мент. Мне следовало маскироваться под Терминатора еще тщательней, чем обычно. И именно под крутого блатняка, потому что даже за битого фраера он ответственности не нес и мог замочить меня без причины. Именно таков был в некоторых аспектах их воровской закон.

Последняя его фразочка давала мне шанс. Я спросил довольно резко:

– Кстати, за что все-таки Веточку замочил?

Он вскинулся:

– Проверяешь? А ведь «пушки» у меня, а не наоборот.

Я скрипнул зубами, выражая сдержанное негодование.

– Придумываю аргумент покрасивее, чтобы открутиться от Аркадии.

– А от нее зачем откручиваться?

– Она все-таки мне должна заплатить.

– Ты рассчитываешь получить эти деньги?

– Ты не первый день живешь. Если что-то между нами будет, тебе придется очень долго объясняться, и не в ментуре, как ты понимаешь, а там, где спрашивают по-другому.

– Ты меня на понт не бери. Кто за тебя спросит?

Это «за тебя» было таким тюремным, что я мог представить, как он кичманом зовет крытку, то есть тюрягу по-вольному. Наверное, это осталось еще от дореволюционных одесских урканов, придумавших половину до сих пор действующего жаргона.

– Нет, – я деланно вздохнул, – не хочешь ты по-хорошему разговаривать.

Он подумал. Прищурил левый глаз. Потом осторожно, одной рукой достал сигареты. «Молодец все-таки, – подумал я про него. – Знал, что дым или огонек выдаст его, и не курил, когда меня ждал. А ведь хотел, наверное».