А ветер мчал над водой клочья облаков. И те неслись вперед, словно авангард наступающей армии, а на горизонте уже громоздились мрачной зубчатой стеной легионы тяжелых туч. И под ними почти незаметны были черные паруса драккаров Хагена. Зато яркие ветрила русов и полосатые полотнища халогаландских ярлов вдруг вспыхнули, словно подожженные случайными солнечными лучами, прорвавшимися через просвет в облаках. Но стена туч неумолимо приближалась, будто норовя подмять под себя пестрые паруса кораблей. Быть буре!
Когда на горизонте показались яркие пятна чужих парусов, на «Змиулане» проревел рог. Дружина бросилась к оружию. Сашка нырнул в стальную чешую кольчуги, нахлобучил подшлемник, сверху – шлем, пристегнул к поясу ножны с мечом. Щит привычно лег в левую руку, правая ухватила древко сулицы.
«Это ж надо! Еще год назад, так скажем, субъективного времени я так же привычно влезал в „чертову кожу“,[15] надевал унты, шлемофон, парашют, хватал планшет, пистолет и бежал к самолету! Какая все-таки уникальная скотинка – человек, – ко всему приспособится… Расскажи мне кто год назад, что я упаду в море и окажусь в десятом веке от Рождества Христова… Послал бы на хрен или посмеялся, в зависимости от настроения… А вот теперь, спрашивается, кого и куда посылать? А смеяться что-то не хочется. Беспричинный смех перед боем – дурная примета…»
Тем временем семь лодей Ольбарда развернулись широким фронтом, и Сашкин «Медведь» оказался в середине. Крылья строя слегка выдались вперед. Слева «Пардус», справа «Змиулан». Сашка пробрался на нос своего корабля. С такого расстояния он без особого труда узнал кроваво-красный корпус Стурлауговой «Рыси». Она удирала полным ходом от драккаров под полосатыми парусами.
«Это, надо думать, ребятишки из Халоги, про которых Хаген рассказывал. – Савинов, прищурясь, разглядывал чужие корабли. – Идут бодро. Не видят нас, что ли? До нас же не больше десяти кабельтовых![16] Да и паруса яркие…»
Но халогаландцам, похоже, было наплевать на новых противников, хотя они их, конечно, заметили. В конце концов, не у одного же Сашки здесь отличное зрение! Заметить-то заметили, но проигнорировали.
«Что это – самоуверенность? Или трезвый расчет?»
А с головного драккара стрелки халогаландцев уже вовсю осыпали «Рысь» стрелами. С нее отвечали в два лука. Воины Стурлауга сбились на корме в подобие «черепахи», прикрывшись щитами спереди и сверху. Похоже, собираются отбивать абордаж. Головной драккар под полосатым, как носок, парусом почти настиг беглецов.
Савинов отметил про себя, что воспринимает происходящее как-то отстраненно, словно рассматривает цветное батальное полотно. Не потому ли, что Сашка не принимал судьбу Стурлауга близко к сердцу? Ну не нравился ему рыжий норманнский вождь – и все тут! Но он – отец Хагена. А Хаген – друг! Так что никуда не денешься – придется поратоборствовать за его златолюбивого папашу…
Сашка на глаз оценил дистанцию до второго драккара под полосатым парусом. Она все сокращалась. Семь-восемь кабельтовых. Для пристрелки уже годится.
Савинов оглянулся на «Змиулан» и увидел на его мачте поднятый до самого верха круглый красный щит. «Ага! К бою!» Савинов устремился на корму, по пути приказав расчетам метательных машин приготовиться к стрельбе. Кормщик, седоусый русин[17] по имени Ратимир, завидев Сашкино возвращение, хитро прищурился. Савинов прищурился в ответ: тот еще лис, но дело знает!
Кормщик ему нравился. На таких вот седоусых, знающих свое дело «сержантах» и держится любая армия. Сержантах, или там десятниках и центурионах. Не в названии суть.
Сашка не стал занудствовать и повторять инструкцию. Все уже давно, еще в Белоозере, отработано от и до. Он только спросил:
– Готов?
Ратимир свирепо пошевелил усами и свел брови.
– Ну, тогда… Давай!!! – скомандовал Савинов. Седоусый с каменным выражением лица переложил кормило. И «Медведь» с глубоким креном вошел в левый разворот. Едва крен выровнялся, как Сашка отдал следующую команду: – Целься по второму справа!.. Бей!!!
И пороки с лязгом швырнули во врага первые каменные ядра.
Очередной водяной вал вдребезги разбился о нос «Мунина», окатив Хагена холодными брызгами. Но молодой вождь только моргнул, стряхнув с ресниц капли, мешавшие смотреть. Холодные струйки, стекая по щекам, забирались за ворот, вдобавок с небес зарядил мелкий дождик. Но Хагену было все равно. Сквозь частую сетку дождя он смотрел туда, где за краем туч море сверкало под солнцем. И в этом сверкании вождь видел яркие крылья множества парусов. Один из них был «Рыси», а остальные…
Взлетели крючья, готовые вонзиться в борта «Рыси» и намертво связать ее с драккаром халогаландцев. Стурлауг смахнул один из них секирой. Бессильная веревка шлепнула по борту и ушла в воду. Но другие крюки впились в доски. Тугие концы натянулись. Хирдманы бросились обрубать их, прикрывая друг друга щитами. Браги с Греттиром стреляли, не целясь. На таком расстоянии не промахнуться.
С драккара летели вопли и проклятия. Ярл, в длинной кольчуге и позолоченном шлеме, свирепо рыча, заставлял своих дренгов плотнее сбивать щиты. Те метали копья и дротики. Топор со звоном вонзился в корму «Рыси». В воздухе между кораблями стало тесно, будто вдруг хлынул железный смертоносный дождь, идущий сразу в обе стороны.