Как-то слышал на улице песенку: «Мне не на что купить авто, они считают — я ничто». В ней явно мелькнула ёрническая гримаса чуждой для нашего мира идеологии. Вещист в оппозиции к социалистической морали. Поэтому он в своем лексиконе слова «создать», «открыть» заменил антонимами «достать», «использовать». А ведь за ними мурло мещанина, его убогая философия потребительства. Но откуда она в нашем обществе, в самой основе которого лежит трудовое начало?
Сама по себе дилемма «лучше быть» и «лучше жить» — стара, как мир. Нельзя осуждать человека, если он желает себе лучшей доли. В конце концов; стремление лучше жить — сама суть тех огромных усилий, которые предпринимает наше государство с самого момента своего возникновения. Но в нравственном плане для идеологии нашего общества, нашего государства не менее, а, пожалуй, более важен мотив, чем сам поступок. Впрочем, это всегда было характерно для подлинно народной морали. В 1916 году в Калуге вышла книга К. Э. Циолковского «Горе и гений» (замечу — вышла на средства автора, человека, не имевшего лишней копейки: летом от дома до школы этот учитель нес свои ботинки в руках…). В ней автор вопрошает, что же такое «хорошо жить». Не осуждая «желающего себе величайшего возможного добра», он предупреждает, что «человек часто заблуждается и вместо добра делает себе зло».
Здесь подмечена сама суть нравственных норм нашего народа: если человек свел свои жизненные интересы только к личному обогащению, в нем неизбежно рождается корыстолюбец, который сам себя лишает права на уважение людей. Он несет несопоставимые с приобретенным моральные издержки, обкрадывает себя не только самоустранением от радости созидательного, общественно полезного труда. Бывают случаи и похуже.
Зачастую от корыстолюбца можно услышать, что он «старается» не столько для себя, сколько для своих детей. Но именно детей-то он своим примером и калечит. Дети бескорыстны, они стыдятся неправедно приобретенного. Иногда по этим причинам они вступают в глубокие конфликты с родителями. Иногда ищут защиты от родительской «рублевой» морали.
История, которую сейчас вам расскажу, скорее всего уникальна. Но тем не менее должна насторожить и предостеречь всех нас, ибо в известном смысле все дети — наши дети, наше будущее.
Так вот, однажды мне передали письмо, написанное двумя девочками, ученицами шестого и восьмого классов средней школы. Вернее, он должны были учиться в этих классах, но именно по тому, что не учились, написали письмо в районо. Девочки просили защиты от… родной матери, которая не пускала их в школу, заставляя день-деньской заготавливать корм для многочисленного личного стада. Были у этой женщины еще и сыновья, постарше девочек. Те пасли скотину, забивали ее и развозили мясо по рынкам ближних и даже дальних городов, выискивая, где оно подороже.
Взглянув на адрес отправителей письма, я понял кое-что, но пока еще не все. Семья жила на заброшенном хуторе, оставшемся от так называемой «неперспективной» деревни. Стадо там было где держать.
Стояла глубокая осень, мороз уже сковал ручьи, но снег еще не перемел пути. Надо было срочно ехать на хутор, пока зима не отрезала его от остального мира. Выехали рано утром, приехали к середине дня. В полукилометре от проселочной дороги стоял одинокий дом, в окнах не видно было занавесок, из трубы не шел дым, со двора несло малоприятным запахом: в большом чану квасилось несколько бычьих и свиных шкур.
Детей дома не было. Значит, опять одни добывали, другие реализовали. Мать, женщина еще не старая, крупная, до времени угасшая лицом и, видимо, душою, одетая в мужскую робу, чистила хлев. Как потом выяснилось, ей работы доставалось больше, чем детям. И не мудрено: девять коров и бычков, двадцать четыре свиньи и сотни две гусей!
Не буду передавать в подробностях разговор с этой женщиной — он тягостен. Скажу кратко. Ей вновь предложили переехать на центральную усадьбу ближайшего совхоза, гарантируя хорошую квартиру немедленно, хотя в совхозе избытка жилья не наблюдалось, любую помощь девочкам-школьницам: одежду, обувь, учебники.
Но уехали мы ни с чем. В машине долго молчали, пока заведующий районным отделом народного образования не подытожил результат поездки: «Нас же обворовывает и нас же на чем свет поносит. И детей не жалеет, добра им не желает. Нет, сам факт существования в наши дни подобного хозяйства — нетерпим. Вынесу вопрос на сессию районного Совета».
Позже узнал, что в повестке ближайшей сессии действительно был этот вопрос. Все депутаты до единого были возмущены поведением матери. Ей пригрозили судом и лишением материнских прав. Она под всяческими предлогами тянула с переездом. И лишь на следующий год девочки пошли в школу…
Советские люди в подавляющем большинстве бескорыстны. Разве мало мы знаем примеров, когда человек отдает часть зарплаты в Фонд мира, помогая бастующим рабочим капиталистических стран, спасая от голода или стихийных бедствий жителей экономически слабых государств. А вот случай, бывший недавно. Бригадира одного из уральских заводов Брезгунова премировали «Москвичом». Но Владимир Петрович посчитал, что эта премия не только ему, а всей бригаде. И потому с согласия товарищей попросил половину стоимости машины перечислить в Фонд мира, а другую половину — на нужды детских учреждений завода.
Я знаю немало людей, которые силой своего личного примера, а порой и мерой власти, данной им их должностью, нещадно борются с теми из своего коллектива, кому рубль застил белый свет. Особенно памятен мне Иван Александрович Коляда.
В последние годы жизни был он директором Митрофановского совхоза. Хозяйство это пригородное, овощеводческое. Так в нем завелись такие «овощеводы», которые больше работали для рынка, чем для общества. Коляда повел решительную борьбу с теми, у кого зоб полон, а глаза полы. Под его недолгим руководством хромавшее хозяйство заметно пошло в гору. На беду Иван Александрович умер сравнительно молодым.
Буквально за день до его смерти виделись мы с ним в последний раз. Я тогда лежал в больнице, и он с несколькими своими коллегами навестил меня. Выглядел он устало, жаловался на сердце. Мы, зная, что на завтра он назначил субботник по прополке овощей, стали уговаривать его, чтобы он не вздумал встать в борозду под палящее июльское солнце — не для его теперешнего состояния здоровья такая нагрузка. Да какой там! Удивленно посмотрел на нас Иван Александрович и укоризненно покачал головой: как же так, молвил он, других призываю, а сам в тенек?
На другой день, именно во время субботника, прямо в борозде он и умер. Оставил по себе в сердцах многих незабвенную память и любовь, а своей вдове — почет и уважение. Но ни хором, ни рухляди. Да мало ли таких, кто желает себе материального блага только вместе с богатеющим, крепнущим государством.
Совершенствуя свое производство, наше общество дает возможность каждому человеку жить лучше и лучше. Потому на глазах исчезает дефицит многих вещей. Скажем, уже в достатке ковров и хрусталя, за которыми сравнительно недавно охотились. Не проблема купить машину. Больше становится одежды, обуви, мебели. Теперь мы говорим не просто о дефиците некоторых вещей, а о дефиците высококачественных, красивых вещей.
Годы послевоенного мирного труда возродили страну, позволили форсированно пройти путь от нищеты к достатку. Но, похоже, этот путь «от ватника до батника» оказалось пройти куда быстрее, нежели поднять сознание всех людей до уровня понимания высших ценностей общества, собственной жизни.
И рубль сам по себе здесь ни при чем. Деньги при социализме потеряли функцию капитала или средства для достижения особой престижности личности. Они сохранили свою роль меры стоимости или всеобщего эквивалента, измеряющего наш труд и определяющего наши возможности в удовлетворении потребностей.