— Да! — воскликнули женщины хором. Коннор щелкнул пальцами, и обе женщины опустились в вихре изумрудного и алого шелка на тростник, покрывающий пол.

— Этот викинг просто невозможен, — про­бормотала Эйслинг, но улыбка, приподнявшая уголки ее рта, не вязалась с суровым тоном голоса. Она оправила широкие алые рукава платья, как будто восстанавливая свое досто­инство, после чего достала кусочек янтаря из золотистого шелкового мешочка, который ви­сел на толстой золотой цепочке у ее пояса.

— Истолкование должна дать я, — заявила Сиара, протянув руку к янтарю. — И я не очень понимаю, зачем он позвал тебя.

Эйслинг сжала талисман в кулаке.

— Потому что ты никогда не могла срав­ниться со мной в искусстве предсказания. Ты подавила в себе свои способности и ослепла.

Сиара вздернула подбородок.

— Но я наверняка…

Коннор взмахнул рукой, и Сиара снова на­чала подниматься в воздух.

— Ну хорошо! — Сиара бросила на сына гневный взгляд. — Пусть она попробует пер­вой.

— Спасибо, — Коннор осторожно опустил мать на пол. Сиара направилась к дальнему концу длинного дубового стола, размахивая подолом изумрудной юбки, и в золотых нитях, вплетенных в переливчатый шелк, сверкало пламя очага. Она села на резной дубовый трон и недовольно нахмурилась.

С матерью он помирится потом, а сейчас ему нужно получить ответы, скрывающиеся во мраке вне пределов его досягаемости. Кон­нор наблюдал, как Эйслинг поднесла янтарь к огню, с тревогой ожидая, когда она раз­гадает его судьбу. Его собственный дар пред­видения никогда не был особенно сильным. К тому же, когда речь шла о будущем Кон-нора, он становился таким недальновидным, что разгадку можно было найти лишь в дур­ной наследственности.

— Ну как, видишь что-нибудь? — спросил он.

— Терпение, сын Сетрика, — произнесла Эйслинг, напоминая Коннору о текущей в нем крови викингов. Она всматривалась в глубины драгоценного янтаря, который держала перед огнем, древнего талисмана размером в половину ее ладони,

Коннор прижал друг к другу кончики пальцев, вызывая в памяти изображение женщины, преследовавшее его столько лет. Почему ему не удается найти ее? В прошлом году он обыс­кал святилища и поселения по всему миру, но не нашел даже ее следа. Ему начинало казать­ся, что эта женщина живет только в его во­ображении.

— В беде она призовет тебя, — прошептала Эйслинг.

Дыхание замерло у Коннора в груди — Эй­слинг говорила о его судьбе.

— Значит, женщина, которую я вижу во снах, существует на самом деле!

— Коннор, ты всегда знал, что эта женщи­на, — взгляд голубых глаз Эйслинг пронзал его, как будто она смотрела прямо ему в душу. В золотистом янтарном амулете в руке Эйс­линг плясал, подобно пламени, свет, выхваты­вая из полутьмы ее улыбку, такую же таин­ственную, как подвластные ей силы. — С того дня, когда тебе исполнилось семь лет и она впервые посетила тебя во сне, ты знал, что рано или поздно найдешь ее.

Это видение не оставляло его уже двадцать лет, с той самой ночи, когда девочка с зе­леными глазами и золотистыми, как мед, во­лосами, явилась перед ним во сне. С тех пор она неизменно приходила к нему раз в месяц, в полнолуние, когда чары светила особенно сильны.

Детьми они играли вдвоем в какой-то до­лине, которую Коннор не сумел найти в своем мире. Шли годы, его подруга расцвела и пре­вратилась в женщину, он вырос из мальчика в мужчину, узы между ними все крепли и креп­ли, пока необходимость найти эту женщину не стала для Коннора столь же естественной, как дыхание. Он должен был найти ее во что бы то ни стало! Она будет принадлежать ему, так, как никогда не принадлежала во снах — пол­ностью и навеки.