Кобзарь ухмыльнулся.

— Я устраиваю испытания, призванные проверить вас на доблесть. Раскрыть лучшие черты характера. А чтобы повести вас по верному пути, я являюсь таким…

Кобзарь осмотрел свой наряд, будто впервые видел: длинные рукава, увешанные бубенцами, пружинками, глазами.

— Такому проще поверить, так ведь, Тео? И я сочинил сказку о самом себе — несчастном Глашатае, обманутом Смертью. Правда в том, что и Глашатай, и Смерть в этой истории — одно и то же лицо. — Музыкант выставил ладонь, будто хотел опередить вопрос Тео. — Я, по-твоему, жесток?

Тео не ответил.

— Или… все-таки несчастен?

Теодор откашлялся. Что еще сказать?

Кобзарь смотрел на него с грустью. Он вдруг соскочил с места и быстро спустился, бренча на все лады бирюльками и потирая руки.

— Все думали о том, как бы получить выигрыши. Но я знал, что вам нужно на самом деле. И если бы вы прошли Макабр, то получили бы желанное. Нет, Макабр не призван вас уничтожать. Но игра жестока, не спорю. Таков мир. Ко мне он, кстати, тоже неласков.

— Но зачем? — Теодор покачал головой. — Зачем это все вам? Чтобы помочь нам? Разве вы не убили меня?

— Тебя? — удивился Кобзарь.

Он шагнул с последней ступени и остановился перед Тео. Кобзарь был ниже, но отчего-то впервые за все время Теодору не виделся в нем тот бесшабашный, нелепый чудак. Напротив, Кобзарь казался ему… опасным. И грустным. Другим.

— Ты должен был доиграть мелодию, Тео. Выдержать. Когда это случилось и ты упал в обморок, нелюдимец в тебе умер. Я забрал его и развязал нити, связывающие тебя с тенью матери. Наконец она свободна и может познать Истину. А ты больше никогда не увидишь свою тень. Ты убил Цепеняга в целях самозащиты, но связь, укрепленная с помощью Вангели, распалась. Вдобавок ты потерял мать и вновь окунулся в ярость. Нет, это не моя вина. Все люди, которые погибали, Теодор, включая твоего отца Лазара и отца Санды, уже были обречены. Я не беру лишнего.

Кобзарь покачал головой.

— Потому и жду Макабра целых сто лет. Кто бы что ни говорил, я беру лишь то, что должен взять. Хочу того или нет. Таков закон. Он правит мной, не я им.

Теперь ты свободен. И твоя награда в Макабре — не золотые слитки, Тео. Не роскошный костюм, шитый золотом. Твоя награда — жизнь. Та, которую ты проведешь в любви. Ибо теперь я уверен, что ту поляну, которую ты скрывал от людей так долго, увидят другие… Может, не все. Но те, кто захочет, увидят обязательно. И впервые за многие годы в Полуночи звучат эти слова — столь странные для страны вечной ночи: да будет свет, Тео! Благодаря тебе.

Кобзарь отступил и гордо поднял подбородок. Сквозь черты его лица проступали упорство, стремление и ликование оттого, что он наконец-то достиг желаемого.

Теодор снова поежился и вспомнил слова Двери.

«Но тот, кто бросает кости, всегда один. И потому история одна и та же. В мире нет никого столь упорного, как Смерть. Столь хитрого. Жестокого. Могущественного. И упорного, да. Потому что Смерть устраивает Макабр раз за разом. Век за веком. Всегда».

Дверь клялась панталонами Кобзаря, а он и не понял, что это воистину была самая страшная клятва…