– Да я спросил во время укола Лейтхен, и она сказала, что колет эти витамины.

– Ага, возможно, и действительно, что набор витаминов с введением внутримышечно ускорил ваше восстановление. Но все равно, молодой человек, вы идете на поправку намного быстрей вот вашего, например, соседа по палате. Он сюда поступил на неделю раньше, а по тестам вы от него на 2–3 дня всего отстаете. Не удивлюсь уже, если выпишем вас одновременно.

– Ну я просто, может быть, здоровый сам по себе?

– Ну, не иначе, других объяснений у меня этому нет. – У меня-то объяснения были, они были спрятаны под пластырем на моей левой руке. Мой сканер лечил меня, круглые сутки синтезируя в моей крови вещества, которые помогали мне восстанавливаться существенно быстрей. – Вы можете потихоньку гулять, но очень аккуратно и без резких движений. Весна наконец-то пришла в этом году, на улице просто чудесная погода. Выходите раз в день вместе с Гансом на улицу перед обедом.

– Хорошо, доктор, спасибо вам.

– Да, неприятная для вас новость – сегодня вас посетит оберштурмбаннфюрер СС Штраус Фальштейн. Он уже знает, что вы пришли в себя, и долг офицера контрразведки – задать вам вопросы. Но упаси вас бог, господа офицеры, вскакивать, когда он войдет в палату. Достаточно будет просто сесть на кровати и поприветствовать офицера. Он знает, что вы раненые, и не будет сильно возражать.

– Хорошо, гер доктор, – ответил Ганс. – Благодарю вас за предупреждение.

Доктор вышел из палаты, а Ганс с нетерпением ждал завтрак.

– Сейчас принесут опять мерзкую кашу и, может быть, вареное яйцо. Но самое главное – принесут хлеб. Это, конечно, не очень хорошая ветчина. Но все-таки это ветчина.

Ганс оказался прав: нам принесли перловую кашу и одно вареное яйцо, Ганс сразу отказался от своей порции, а я решил все-таки поесть. Роза дала Гансу двойную порцию хлеба, и он, разложив хлеб на столе, стал нежно и бережно открывать ветчину. Банка была с ключиком, с перфорированной полоской, которую можно было открыть без ножа, и сейчас Ганс практически в медитативном состоянии открывал эту банку. Мне было неловко просить у него кусочек его священной ветчины, так как каша с вареным яйцом, хоть и не верх совершенства, но вполне себе подходила для завтрака. И к тому моменту, когда Ганс начал аккуратно резать ветчину ломтиками, я уже умял тарелку и чистил яичко.

Ганс был реально фанатом ветчины, такой аккуратности в приготовлении незатейливого в общем бутерброда я еще не видел в своей жизни. Он выкладывал кусочки ветчины на хлеб с видом художника, который кладет мозаику в святом храме. Он вдыхал аромат ветчины, с благоговением дыша носом. Мне кажется, он даже задерживал дыхание, как наркоман, чтобы запах ветчины подольше оставался в его легких. Теперь, глядя на него, я уже боялся, что он предложит мне один из двух бутербродов, так как боялся, что возьму его без должного уважения и предстану в глазах Ганса святотатцем.

Я доел яичко, и, в общем-то, был сыт. И когда Ганс все-таки предложил мне один из бутербродов, я сказал:

– Ганс, друг, ешь сам, ты вчера почти не ужинал и сегодня. А тут так немного ветчины.

Ганс не стал со мной спорить, взглянув на меня с благодарностью, приступил к трапезе. Он не ел этот бутерброд, а вкушал его. Другим словом и не описать это действие, он откусывал по маленькому кусочку и очень долго жевал практически с закрытыми глазами. Меня подмывало потрогать его грудь, чтобы проверить, не мурлыкает ли Ганс. Так как выглядел он реально как счастливый и довольный жизнью кот. Может, вот так и нужно кушать, подумал я. Медленно, чувственно, понимая вкус того, что ты ешь. А не так, как я, впихивая веслом вареную крупу со скоростным вращением челюстями. Я сидел и завидовал сейчас Гансу, он сейчас получал истинное наслаждение от еды. И на завтрак он потратил не меньше часа, в отличие от меня, уложившегося в пять минут. С другой стороны, вкушать перловку вот с таким вот удовольствием я, наверное, и не смог бы. Может, именно поэтому Ганс так не любит каши?

Закончив свою трапезу, Ганс поднял на меня глаза и предложил: «Ну, а теперь можно пойти и погулять?».

– Ну, раз врач велел, значит, пойдем.

Я встал на ноги, голова все еще немного кружилась, но все-таки я чувствовал себя намного лучше, чем вчера. Намного лучше. Мы прошли по длинному коридору и вышли во двор. Тут было много солдат, они сидели кружками и курили. Ганс внимательно осмотрелся по сторонам и, увидев, видимо, кружок из знакомых ему солдат, он зашагал к ним. Я пошел следом за ним, так как оставаться одному среди немецких, пусть хоть и раненых, солдат мне не хотелось.

Солдаты, увидев идущего к ним Ганса, начали вставать и приветствовать его по форме. Как я понял, они знали, что перед ними офицер. Но Ганс остановил их порыв:

– Вольно, ребята, вольно. Мы тут все без знаков отличия, так что не будем тут военными.

Он подошел к ребятам, которых было семь человек, и спросил: «А где Фриц и Клаус, Мартин и другие?