В этот первый вечер мы только в сумерках проехали по улицам, поэтому любопытство скорее пробудилось, чем удовлетворилась.

Клирик ксендза Яна, который был довольно ко мне расположен, и был на несколько лет старше меня, обещал, что назавтра, поскольку день был предназначен для отдыха, и он свободен, проведёт меня по городу и покажет всё самое красивое в нём.

Мне там всё казалось чудесным!

Ксендз Ян стоял с нами в постоялом дворе на улице Св. Анны, другие наши попутчики поехали в замок и по своим домам.

Вид этого прекрасного и великого города немного стёр во мне грустные впечатления того ночлега. Но когда он приходил мне на память, а особенно мой крестик, когда я до него дотрагивался, снова возвращалась моя первая боль.

Клирик на следующий день сдержал слово. Мы пошли в город и к костёлам, каких я в жизни моей не видел: к Деве. Марии, к нескольким монастырским, к Божьему Телу и ко всем, которые были в центре города, потому что за стены мы не выходили.

Я восхищался богатством и великолепием, многочисленным духовенством, величественным благочестием; меня только одно поражало: что кроме польской речи, почти столько же мы слышали рядом немецкой болтовни. Одежда мещан также позволяла угадывать среди них разных немцев, да и представителей других народов возле Сукенниц крутилось достаточно, дивно одетых купцов и немало путешественников, и языков там можно было наслушаться особенных.

Рынок и каменицы около него были более великолепными, чем княжеский Виленский замок. Ратуша с башней, огромные магазины, а дальше высокие дома, все окрашенные и покрытые резьбой, мне очень понравились.

Над воротами некоторых святынь стояли патроны, словно живые, с других изображений глядели короли и разные звери, словно окаменевшие олени, львы, орлы, бараны, вороны. Клирик смеялся, когда я останавливался рассматривать эти невиданные вещи. Ибо каждый дом на рынке имел что-то особенное, чем отличался от других.

Всё это свежее, блестящее, изящно разукрашенное, было словно живым. Что тут говорить о магазинах, о каких я даже и мечтать не мог, потому что они были полны товара, о котором я даже никогда не слышал. Клирик с гордостью всё это мне показывал и объяснял.

Пройдя пару улиц, от того, что тут видели, мутилось в голове. Каждую минуту я останавливался, потому что постоянно было на что смотреть и о чём спросить. В замок ехали отряды рыцарей, переливающиеся золотом, из замка возвращались паны со слугами и доспехами, для меня невиданными. Русинов, татар, турок, венгров я только теперь научился различать.

Я неустанно спрашивал и удивлялся без меры. Наконец клирик, утомившись, отвёл меня назад в каменицу и там оставил одного.

Какая меня здесь ждала судьба, в этом совсем чужом городе, среди людей, кои были для меня никем, я порядком не знал.

Говорили мне, что я должен учиться, но где и как, — глухо было. В Вильне при Гайдисовых я чувствовал себя словно в семье, тут все казались чужими и страшными. Кого мог тут интересовать такой, как я, сирота?

Клирик мне заранее поведал, что в Кракове таких, как я, бедняков, без отца, матери, сирот наплывало очень много, что при помощи добрых людей они справлялись и с голоду не умирали; он меня подкреплял, но таким образом, что, слушая его, меня ещё больше охватил страх.

Не буду чрезмерно расписывать те первые мои годы, потому что и без этого я должен многое рассказать о моей участи и приключениях; скажу только, что хотя ксендз Ян обо мне не забывал, в течение нескольких дней я ждал, по той причине, что ничего решено не было. Меня ни о чём не спрашивали, воли своей я не имел; но кто мной распоряжался, мне также не говорили.

На четвёртый день или около того утром ксендз Ян, идя в замковый костёл на мессу, велел мне идти с ним, объявив, что я должен служить ему для мессы.

Поэтому я шёл довольно гордый этим, а особенно мне понравилось, когда на меня в ризнице надели красивый, белый с лиловой лентой стихарь.

Месса была не первая, но называлась вотивой; в костёле было довольно людно, а в том месте, которое мне показывал клирик, сказав, что там обычно король слушал мессу, я правда увидел его и сразу узнал. Я глядел на него с какой-то тревогой, тем большей, что сколько бы я туда не смотрел, всегда встречал его направленный ко мне взгляд.

Он так ко мне присматривался, что меня охватывал всё больший страх.