Элиоту пришлось повторить вопрос, потому что миссис Олгрен, похоже, не собиралась отвечать. Она пребывала в нерешительности, ее молчание становилось тягостным.

— Мы не были уверены, — наконец выдавила она из себя.

— Он уже однажды солгал? — настаивал Элиот.

— Да, — еле слышно ответила Памела Олгрен.

Элиот, казалось, даже сочувствовал ей. Но я подозревал, что он думал обо мне, а не о Памеле.

— Защита закончила, — сказал он.

— Миссис Олгрен, — я не стал сбавлять темпа, — в первый раз Томми тут же отказался от лжи, как только ему не поверили, так?

— Да, — согласилась миссис Олгрен. Она уже отвечала, кажется, автоматически.

— Он не упорствовал ни одного дня?

— Нет.

— На этот раз, обвинив Остина Пейли, он стоял твердо на своем?

— Да, — ответила миссис Олгрен. — Он ни за что не хотел отказываться от своих слов.

Со стороны могло показаться, что ее растерянность — результат упрямства Томми, нежелания сына избавить ее от неприятностей. Следовало тут поставить точку, все уже поняли, чего стоило семье это обвинение.

— Больше нет вопросов.

Элиот покачал головой.

— У меня тоже.

Памела понуро покинула свидетельское место. Я подумал, что она опрокинет мой стол. Ее взгляд уткнулся в Остина. Она остановилась, и кровь отлила от ее лица, но не от страха перед преступником, а от мысли, в каком виде она предстала перед людьми благодаря ему. Он смотрел в другую сторону.

Бекки наклонилась ко мне и спросила:

— Ты уверен?

В ту же секунду судья Хернандес громко поинтересовался, есть ли у меня еще свидетели? Я поднялся и ответил на заданный мне вопрос: