— Ну-с, дорогой Сломка, — заявил инженеру в одно прекрасное утро Михаил Васильевич, — все ли у вас готово? Помните, что через два дня мы пересечем орбиту Марса.

— Через два дня? О, в таком случае поспеем.

Сломка кликнул Гонтрана с Фаренгейтом, чтобы при их помощи заняться добыванием водорода. Он получался действием серной кислоты на металлическое железо и немедленно накачивался внутрь шара.

Импровизированный аэростат первое время продолжал тяжело лежать на земле, словно подсмеиваясь над усилиями Сломки и его помощников. Но по мере того, как струя водорода наполняла его внутренность, шар становился все легче и легче. Каждая новая порция газа заставляла его вздрагивать и делать попытку подняться с кометы. Мало-помалу эти попытки начали учащаться, аэростат поднялся на воздух сначала горизонтально, потом начал выпрямляться.

— Сейчас конец. Зови публику, Гонтран! — проговорил Сломка, отирая с лица пот.

Михаил Васильевич, его дочь и Шарп поспешили явиться на зов. Поглотив новое количество водорода, шар судорожно рванулся вверх, выпрямился и плавно поднялся в воздух на всю длину удерживавшей его веревки. Громкое «ура!» зрителей огласило поверхность Меркуриального острова. Затем все путешественники подошли к виновнику торжества, Сломке, и крепко пожали ему руку.

Следующий день был посвящен окончательным сборам. В корзину аэростата перенесли все необходимые вещи и с наступлением вечера, стали дожидаться сигнала к отъезду. Чтобы не пропустить удобный момент, Михаил Васильевич не спускал глаз с Марса. Диск планеты, словно огромный, красный круг, сверкал на потемневшем небе.

— Ну что, скоро… — отозвался профессор. — Да вот беда в чем. Нам придется высадиться не на сам Марс, а на один из его спутников, скорее всего — на Фобос.

— Ну, это пустяки. Фобос отстоит от Марса всего в шести тысячах километров, и только бы нам попасть на него, а там мы найдем средство перелететь и на Марс, — успокоил его Сломка.

— Вы думаете? Ну, ладно. В таком случае, надевайте скафандры: через полчаса мы тронемся в путь.

Громкая брань, раздавшаяся с того места, где находился аэростат, заставила собеседников обернуться.

— Что это? — спросил Михаил Васильевич.

— Должно быть, у Шарпа опять что-нибудь вышло с Фаренгейтом. Пойти посмотреть, — заметил Гонтран, направляясь к аэростату.

Сломка и Михаил Васильевич, с неизменной трубой в руках, последовали за Фламмарионом и, подойдя к шару, увидели следующую картину. Раскрасневшийся Фаренгейт, стоя в корзине, держал в руках какой-то объемистый тюк, который у него вырывал Шарп.

— Меня обокрали, разорили, утащили черт знает куда и вдобавок ко всему мешают мне взять с собою мое достояние! — рычал американец.

— Но поймите, — урезонивал его Шарп, — этот тюк слишком тяжел для нашего шара.

— Врете! Не хочу я ничего слышать. Оставьте тюк, слышите?

— Что у вас такое? — остановил спорящих Осипов. — Что в этом тюке, сэр Фаренгейт?

— Помилуйте, профессор, — жаловался американец. — Я хочу взять с собою несколько штук алмазов, а этот немчура мешает мне. Разве я не в праве вознаградить себя за все издержки, труды и лишения?

— Но тюк весит, по меньшей мере, шестьдесят кило! — заметил Шарп.