— Он не сможет двигать правой ногой, о повелитель! Большего я не смогла сделать — однажды он уже сталкивался с моим ядом, и теперь мой укус не смертелен для Владигора. Его чародейское искусство ослабляет силу яда.
— Я бы предпочел, чтобы он сдох, — пробормотал Зевулус. — Надеюсь, что Максимин справится с этим заезжим варваром…. — Зевулус нетерпеливо потер руки. — Скоро Максимин сделает меня богом, и тут уж я задам Олимпийцам перцу, сброшу их с дурацкой горки и стану повелевать этим миром сам. Единолично… А ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ откроет мне врата других миров…
Зевулус извлек из рукава своего черного одеяния камень и принялся рассматривать его прозрачные грани.
Чернава, так и не завершив своего превращения, вновь забилась в корчах на земле.
— Да что с тобой?! — разозлившись, воскликнул чародей. — Прежде подобные штучки занимали у тебя несколько мгновений!
И он, желая помочь, протянул к ведьме руку с ВЕЛИКИМ ХРАНИТЕЛЕМ. В то же мгновение женская голова превратилась в змеиную, и ядовитые зубы вцепились в руку чародея. Тот вскрикнул и выронил камень. Змея заглотила кристалл и исчезла. Зевулус раскрыл рот, чтобы произнести заклятие и вернуть беглянку, но в этот момент троекратный призыв заставил его исчезнуть в ядовитом облаке зеленого дыма, чтобы через мгновение явиться в палатке императора перед растерянным Максимином и его сыном. Он был в такой ярости, что едва не обратил обоих в огромных жаб, но сдержался.
— Проклятая ведьма меня предала, — бормотал он, слушая вполуха рассказ Юлия Вера о странном знамении.
Снисходительно фыркнув, чародей попытался истолковать увиденное в благоприятном для обоих императоров свете, но получилось не особенно убедительно. Уже начинало светать. Максимин велел привести быка для жертвоприношения перед поединком. Притащили какое-то полудохлое животное, с трудом найденное в брошенном людьми поместье. Выбрили несчастной твари лоб, обсыпали жертвенной мукой, и Максимин прирезал его на алтаре, сооруженном возле своей палатки. Потом император, по статусу своему — глава всех жрецов, принялся гадать по внутренностям. Но гадать Максимин никогда не умел. Сердце как сердце и печень как печень… Только странные белые пятна сулят неведомое… Внезапно бычья кровь загустела, и появилось неясное изображение. Орел? Но орел — это знак Юпитера… Или… сова? Сова — это птица Минервы. Римляне чтят Минерву за мудрость, а греки считают покровительницей героев. Максимин терпеть не мог греков за их умничанье, а Минерву презирал. А где же знак Зевулуса? Где козел с человечьей головой?
Так и не найдя подходящих толкований, Максимин в ярости отшвырнул жертвенный нож. С новым богом или без него — он все равно одолеет противника.
Владигору казалось, что он миг назад закрыл глаза, когда в комнате послышался едва различимый шорох. В предрассветных сумерках он без труда разглядел скользящую по полу змею. Она подползла к его кровати и выплюнула из своей пасти на пол сверкающий прозрачный камень. По одной из граней стекала капля змеиного яда. И рядом с этим камнем аметист в магическом перстне померк. Несомненно, перед ним был ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ. Чернава сдержала обещание. Владигор обернулся, но змеи уже не было в комнате.
Ну что ж, половина дела была сделана — он нашел камень и теперь мог возвращаться назад, в Синегорье. Правда, поначалу он собирался побывать в этом мире совсем с иной целью, но… это желание было высказано до исчезновения ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ. За эти несколько дней он видел достаточно. Может быть, в этом мире законы и неплохие, но ни Правды, ни Совести тут нет и в помине. Разумеется, он должен победить Максимина, как обещал, а потом спешно вернется в Карфаген, вновь войдет в поток времени и окажется в родном Синегорье. Владигор был уверен, что победит. Все складывалось как нельзя лучше… Вот только… Филимон… он обещал прилететь утром с известиями о Зевулусе, уже рассвело, а его нет…
— …Клянусь всеми богами Рима, а ты знаешь, как их много, я желаю тебе победы! — донеслось до него откуда-то издалека.
— Филимон! — крикнул он, но ответа не последовало.
Возникшая на мгновение ментальная связь прервалась. Не было сомнения — его друг попал в беду…
Подняв веки, он не смог различить ничего, кроме кроваво-красного сверкающего круга, — восходящее в кровавой дымке солнце било ему прямо в глаза.
«Может быть, это птичий Аид?» — подумал Филимон и вновь смежил веки.
Все тело у него болело, не хотелось не то что двигаться, но даже думать о том, что надо подняться. Во рту было сухо, как в выгоревшей печке, — язык скользнул по губам, как по шершавому камню.
— Кто я сейчас — филин или человек? — пробормотал Филимон и все же заставил себя пошевелиться.
Да, он был в обличье человека. Впрочем, двигалась только правая рука, левая же висела плетью. По-прежнему не разлепляя век, Филимон отполз в сторону и очутился в спасительной тени. Но прошло немало времени, прежде чем глаза его начали различать предметы. Он лежал в аккуратном и довольно просторном саду какого-то загородного дома. По всей видимости, война пощадила и дом, и сад, но хозяева, не надеясь на милость богов, предусмотрительно сбежали. Только шепот листьев нарушал тишину. Две огромные оливы росли возле ограды, и под одной из них сейчас лежал Филимон. Ни о чем не думая, он долго смотрел на игру фиолетовых теней на оранжевой стене дома. Неожиданно тень искривилась и змеей скользнула по камню. Чернава! Как он мог забыть о ней!
Филимон через силу заставил себя повернуться и оглядеть сад. Вдоль кирпичной ограды тянулись ровные грядки растений — красные, серебристо-серые, ярко-зеленые листья соседствовали друг с другом. Пряные ароматы наполняли сад. Филимон жадно потянул ноздрями воздух. Без сомнения, растения были лекарственными. Он очутился в саду врача. Какая счастливая случайность… Или не случайность? Раненый, теряя высоту, он, скорее всего, интуитивно отыскал спасительный островок зелени.