Когда пила дошла до грудной клетки, изо рта пленника вытекла липкая струя рвоты, а следом хлынула кровь. Голова дернулась и бессильно свесилась с досок. Визг пилы смолк. Пленник умер. Максимин нахмурился, хотя губы его по-прежнему продолжала кривить улыбка.
— Не останавливайтесь, ребята, — приказал император. — Многие в Риме меня упрекают, что я истребил слишком много патрициев. Они нагло врут. Напротив, я хочу, чтобы уважаемых граждан у нас стало больше. Из одного я сделаю двоих, правда дохлых… А потом отрубите ему голову — вернее, две головы — и пошлите мой подарок в Рим. Сенаторы, я уверен, обрадуются…
Он ухмыльнулся, представив, как будут визжать от страха эти жирные уроды, получив подарок императора, как будут призывать бессильных богов на помощь. А когда император явится в Рим, вот тогда и начнется главная потеха… Максимин еще ни разу за четыре неполных года своего правления не был в Риме. Ну что ж, уважаемые граждане надолго запомнят его приезд. Император поднялся и направился в свой шатер, приказав префекту разбирать лагерь, чтобы еще сегодня дойти до стен Гемоны. В этом городишке император надеялся найти пропитание для солдат, чтобы двинуться дальше, к Аквилее. Сегодняшняя забава ему понравилась больше вчерашней. Вчера посланца сената травили волками.
Откинув полог, к своему изумлению, Максимин увидел, что в палатке его ждут. Не в его обычае было пугаться и звать на помощь охрану. В свои шестьдесят пять лет гигант мог одного за другим побороть пятнадцать человек и ударом ноги сломать хребет лошади. Не отступать же ему перед каким-то тощим человечком в черном плаще с резным посохом в руках. Презирая умников, император, однако, был суеверен и халдеев если не уважал, то опасался. Он регулярно приносил жертвы богам и верил в приметы. Лишь Сивиллиным книгам не верил, над которыми так трясся сенат.
— Как ты прошел мимо стражи? — спросил Максимин.
— Я мечтал о встрече с тобой, Август. — Человек в черном поклонился не без достоинства. — Мое имя Зевулус, я предвижу будущее… Прими мою помощь, Август, иначе ты не проживешь и месяца…
Максимин нахмурился. Вчера вечером молния расколола надвое копье его сына, а сегодня золоченый щит Юлия Вера загорелся от солнца. Это были дурные знаки для юного Цезаря. А теперь этот безвестный халдей пророчит несчастья самому Максимину.
Зевулус вытащил из-под плаща камень, блеск которого заставил Максимина попятиться к выходу из палатки.
— Сегодня, Август, ты подойдешь к Гемоне. Жители не окажут тебе сопротивления. Их просто-напросто там не будет. А когда тебе понадобится моя помощь, крикни трижды «Зевулус» — и я приду.
Не дожидаясь ответа, Зевулус щелкнул пальцами, густой зеленый дым наполнил шатер императора, и халдей исчез.
Глава 4
АППИЕВА ДОРОГА
Пятьсот лет по этой дороге, ведущей к Вечному городу, скрипя катились повозки, стучали копыта лошадей, шаркали сандалии, шлепали босые пятки, но ни один камень, положенный в свое гнездо, не выпал, ни один не истерся. Дорога слегка горбилась посередине, и оттого хлынувшему внезапно дождю не по силам было ее залить — вода стекала в кюветы. По обочинам друг подле друга теснились каменные гробницы, дабы проезжающие могли прочесть имена усопших и помянуть их при случае. Черные силуэты кипарисов напоминали молчаливых стражников. Природа поражала своей пышностью, архитектура — совершенством. Трава тешила глаз сочной зеленью, олеандр — яркостью цветов. Италийская сосна с пышной раскидистой кроной и длиннющими иголками совсем не походила на стройные северные сосны Синегорья.
Днем в одной из придорожных таверн беглецы купили вина и хлеба и, наскоро поев, двинулись дальше. Копыта притомившихся лошадей не в такт цокали по камню. Дождь намочил шерстяные плащи путников, и теперь они тяжелыми латами лежали на плечах, холодя спину. Целый день Марк Гордиан и Владигор были в пути, и этот дождь, так некстати хлынувший к вечеру, Марк принял за дурной знак. Неведомое ожидало их в Риме. Менявшие на почтовых станциях лошадей гонцы наверняка намного опередили беглецов, и к их приезду сенат уже будет извещен о гибели императоров Гордианов. Призрак Максимина, как огромная каменная статуя, готовая рухнуть и придавить своей массой весь город, навис над Римом.
Они ехали вдвоем — Филька оборотился филином и умчался вперед на разведку.
— Если дела в Риме сложатся не лучшим образом, сможешь ли ты бежать? — спросил Владигор.
— Куда? — отозвался Гордиан. — Рим вмещает в себя весь мир. Германцы за нашими границами просто убьют беглеца, персы обратят в пленника, долго и изощренно будут унижать, прежде чем выгодно обменяют на своего у римлян. Прятаться же где-нибудь в провинции невозможно — какой-нибудь доносчик вскоре выследит меня и сообщит властям, как бы старательно я ни притворялся простым гражданином. Меня убьют на месте, а человека, который «осмелился укрывать преступника», приговорят к смерти вместе со всей родней. Рим никому не позволит ускользнуть от своей власти. Единственное, что освобождает от повиновения Августу, — это острие меча, направленное в собственное горло. Или в горло самого Августа. — В голосе юного Марка звучали восхищение и отчаяние одновременно. — Мой дед Марк Антоний Гордиан Африканский всю жизнь провел в занятиях литературой и мирных наслаждениях. Он уклонялся от управления армией или провинциями. Лишь в преклонных годах он сделался проконсулом Африки, надеясь там ускользнуть от всевидящего ока Рима. Но и здесь судьба его настигла. Богам было угодно, чтобы мятежники попросили деда объявить себя Августом и свергнуть Максимина. Он пытался отказаться. Но это уже не имело значения. Как бы он ни ответил: «да» или «нет», его все равно ожидала смерть. Мысль об измене есть уже измена. Факт, что к нему обратились с подобной просьбой, означал смертный приговор.
— И все же ты на что-то надеешься? — спросил Владигор.
— Надеюсь, что сенат, признавший моего отца и деда Августами, попытается оказать сопротивление Максимину. Не из уважения к нашему роду — я не так наивен, чтобы рассчитывать на это, — но исключительно ради спасения собственной шкуры. Они знают, что Максимин никогда их не простит. Я же сказал — вне Рима мира нет…
Они поторопили уставших коней, и те перешли с шага на крупную рысь. Путникам хотелось до темноты достичь города. Уже перед закатом они добрались до Аппиевых ворот. Вопреки их опасениям, стражники, охранявшие ворота, едва услышав имя юного путника, не стали чинить им препятствия.