— Так пусть дерется, — радостно подхватил белолицый, стараясь загладить неуместную реплику. — Пока его тело не утянут крючьями в сполиарий, чтобы раздеть перед последней дорогой…

— Вот тогда он получит свободу! — хмыкнул его сосед.

Толстая верхняя губа Филиппа брезгливо дрогнула.

— Что вы тут кудахчете как курицы — «свобода»… «свобода»… Кому она нужна? Рабам, которые получают подачки и гордятся богатством и могуществом своих господ больше, нежели сами господа? Черни, что обожает бесплатный хлеб и ненавидит труд? Или отцам-сенаторам, которые не смеют подать голос ни против, ни за, пока им не подскажет правильный ответ император? Свобода — это игрушка, которой приятно поиграть в молодости, а потом выбросить на помойку. Я — солдат, и буду сражаться. Пока не умру… Он — гладиатор, — Филипп ткнул пальцем во Владигора, — и тоже будет сражаться, пока не умрет… Какая между нами разница? Разве мы выбираем, с кем сражаться? Разве мы решаем, кто победит?

Решив, что он достаточно пофилософствовал, Филипп хлопнул в ладони, и в зал ввели смуглого великана в одной набедренной повязке. В плетеных ножнах у пояса висел нож с костяной рукоятью.

— Этот тоже не выбирал, с кем будет сражаться. Тому, кто победит, я позволю возлечь на ложе и пировать вместе с собой.

— Но у Безумца нет никакого оружия, — опять некстати заметил белолицый.

— Оно ему ни к чему. Пусть попробует победить голыми руками. Я лишь уравниваю шансы…

Темнокожий гладиатор вышел на середину триклиния и остановился. Под его босыми ногами розовощекая мозаичная богиня Помона протягивала гостям золотистые спелые плоды. Вокруг ее ног вились виноградные лозы, мозаика из разноцветных камешков, сверкая, складывалась в роскошные цветы, свежие, осыпанные росою.

— Вперед!.. — подтолкнул Владигора преторианец и, сделав вид, что насильно тащит строптивого Безумца на середину залы, шепнул: — Маврик — убийца, вырезал целую семью… Он левша и только для виду держит нож в правой руке…

Владигор бессмысленно хихикнул, продолжая притворяться безумным.

— Я помню тебя, ты был другом Гордиана, — шепнул преторианец и толкнул его на середину зала.

Маврик рванулся вперед подобно тени, которая стремительно вырастает у могучей колонны, когда из-за туч внезапно выглядывает солнце. Но тень оказалась слишком короткой и не дотянулась до Владигора. Синегорец отскочил и замер, пригнувшись, готовясь к новой атаке. Темнокожий усмехнулся, обнажив крупные сверкающие зубы, и вновь кинулся на Владигора. И вновь его удар угодил в пустоту.

— Когда Маврик убивает, он выкалывает жертве глаза, чтобы тень убитого не могла отыскать его потом в Аиде, — смеясь, сказал Филипп так, чтобы Владигор его непременно услышал.

Владигор сделал вид, что оборачивается на звук голоса, но при этом из-под полуприкрытых век наблюдал за противником. Тот поддался на эту нехитрую уловку и, решив воспользоваться оплошностью противника, действовать наверняка. Маврик ударил Владигора ногой в живот, и синегорец согнулся, как будто пропустил удар. Тогда Маврик перекинул нож из правой руки в левую и замахнулся, но противник, с неожиданной быстротой метнувшись в сторону перехватил его руку с ножом, прижал к полу и ударил по локтю ногой. Рука безвольно повисла, нож упал на пол. Владигор тут же подобрал его и с размаху всадил в драгоценный цитрусовый стол, стоивший полмиллиона сестерциев. Белолицый, возлежащий подле, в ужасе отшатнулся, остальные зааплодировали. Филипп сохранял бесстрастное выражение лица, лишь его верхняя губа по привычке морщилась. Мав- рик стоял недвижно, но его лицо из шоколадного сделалось серым. С вывихнутой рукой, при каждом движении доставляющей нестерпимую боль, у него не было шансов победить. Однако гостей столь краткий поединок не устраивал.

— Нападай, Маврик! — крикнул Филипп и швырнул в Маврика горсть фиников.

Гости с радостными воплями последовали примеру императора. Вскоре весь пол был усеян фруктами-в этот момент рабы как раз переменили стол, и пирующие приступили к десерту. Но напал Владигор — тело его пружиной взвилось вверх, и он ударил Маврика ногой в голову — удар, не раз спасавший ему жизнь. Маврик, недвижный, растянулся на мозаичном полу.

— Добей его! — заорал белолицый, но, поймав на себе хмурый взгляд Араба, осекся.

— Зачем же добивать, он хороший боец… Еще порадует нас… Унесите его… — приказал Филипп. — А ты, — едва заметно кивнул он в сторону белолицего, — уже достаточно надрызгался, пора бы тебе и домой…

Тот поспешно поднялся и, кланяясь, попятился к двери…