«Был человек богат, стал вдруг нищим. Это тяжело, но поправимо. Был здоров, стал больным — и это поправимо, ибо с нищим и с больным есть Христос. А потерять веру — великое несчастье. Оно тем ужасно, что нет у человека никакой опоры»444.

Николай Беляев записывал в своем дневнике краткие ответы батюшки на его вопросы. Так, он покаялся, что проспал лишний час. «Это вас борет бес уныния, — отвечал старец. — Он всех борет. Борол он и преподобного Серафима Саровского, и преподобного Ефрема Сирина, который составил всем известную молитву: “Господи и Владыко живота моего…”. Смотрите, что он поставил на первом месте: “Дух праздности” и, как следствие праздности “уныния… не даждь ми”, говорит он. Это — лютый бес. На вас он нападает сном, а на других уже наяву — унынием, тоской. На кого как может, так и нападает»445.

«Батюшка, как же, собственно, надо укорять себя?» — спрашивает старца Николай. «Как укорять? Очень просто: совесть сразу заговорит, сразу будет обличать, а вам остается только согласиться: что плохо сделали, смиренно обратиться к Богу с молитвой о прощении. <…> Хоть минуту, хоть полминуты, а надо обязательно укорить себя так. Наше дело — укорить себя хотя бы и на короткое время, а остальное предоставим Богу. Хорошо, если мы себя и недолго укоряем. <…> А были святые отцы, у которых вся жизнь была сплошное самоукорение, прямая черта без всяких перерывов. <…> Когда мы себя укоряем, мы исполняемся силы, становимся сильнее духовно»446.

«Вчера батюшка говорил мне следующее: “В Апокалипсисе сказано: Блажен читающий словеса книги сея… [ср.: Откр.1:3]. Раз это написано, значит, это действительно так, ибо слова Писания — слова Духа Святого. Но в чем заключается это блаженство? Тем более, что мы ничего не понимаем из него, — могут возразить на это. Может быть, утешение внутреннее от чтения Божественных слов; можно думать и так: то, что теперь для нас непонятно, будет понятно тогда, когда настанет то время, какое там описано. Вот и посудите: кто теперь читает Апокалипсис? Почти исключительно в монастырях да в Духовных Академиях и семинариях, по необходимости, ибо студентам нужно писать сочинения и сдавать экзамены. А так, в миру, редко кто читает. А отсюда и ясно, что тот, кто будет читать Апокалипсис перед концом мира, будет поистине блажен, ибо будет понимать то, что совершается; а понимая, будет и готовить себя. Читая, он будет видеть в событиях, описанных в Апокалипсисе, те или другие современные ему события”»447.

Вот несколько записей слов отца Варсонофия о Иисусовой молитве (из дневника послушника Николая). «Первым вашим делом, как только просыпаетесь, пусть будет крестное знаменье, а первыми словами — слова молитвы Иисусовой». «Путь молитвы Иисусовой есть путь кратчайший, самый удобный. Но не ропщи, ибо всякий идущий этим путем испытывает скорби. Раз решился идти этим путем и пошел, то не ропщи, если встретятся трудности, скорби — нужно терпеть». «Постоянно имейте при себе Иисусову молитву: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!” и открывайте помыслы. Все святые отцы говорят, что проходить Иисусову молитву без проверки [себя] никак нельзя. Имя Иисусово разрушает все диавольские приражения, они не могут противиться силе Христовой. Все козни диавольские разлетаются в прах»448.

Начинавший свой монашеский путь в скиту Оптиной пустыни игумен Иннокентий (Павлов) спустя несколько десятилетий вспоминал: «Это был замечательный старец, имевший дар прозорливости, каковую я сам на себе испытал, когда он принимал меня в монастырь и первый раз исповедовал. Я онемел от ужаса, видя перед собой не человека, а Ангела во плоти, который читает мои сокровеннейшие мысли, напоминает факты, которые я забыл, лиц и прочее. Я был одержим неземным страхом. Он меня ободрил и сказал: “Не бойся, это не я, грешный Варсонофий, а Бог мне открыл о тебе. При моей жизни никому не говори о том, что сейчас испытываешь, а после моей смерти можешь говорить”». Далее отец Иннокентий рассказывает, как старец принимал братий: «…не спеша задавая вопросы, выслушивая и давая наставления. При этом он имел совершенно одинаковое отношение как к старшим, так равно и к самым последним…Он знал до тонкости душевное устроение каждого. Бывало, после исповеди или такого откровения помыслов, какая бы скорбь, печаль и уныние ни угнетали душу, все сменялось радостным настроением, и, бывало, летишь от старца как на крыльях от радости и утешения»449.

«Кто надеется на Бога, тот не бывает посрамлен никогда», — говорил старец. Вот еще несколько фрагментов из бесед старца Варсонофия того времени (1908–1909 годов), записанных его духовными чадами: «Видали ли вы искусственные цветы, — спрашивал он, — прекрасной французской работы? Сделаны они так хорошо, что, пожалуй, не уступят по красоте живому растению, но это пока рассматриваем оба цветка невооруженным глазом. Возьмем сильное увеличивающее стекло — и что же увидим тогда? Вместо одного цветка — нагромождение канатов, грубых и некрасивых узлов; вместо другого — пречудное по красоте и изяществу создание. И чем сильнее стекло, тем яснее выступает разница между прекрасным творением рук Божиих и жалким подражанием людским. Чем больше вчитываемся мы в Евангелие, тем более выясняется разница между ним и лучшими произведениями величайших человеческих умов. Как бы ни было прекрасно и глубоко любое знаменитое сочинение, научное или художественное, но всякое из них можно понять до конца: глубоко-то оно глубоко, но в нем есть дно. В Евангелии дна нет. Чем больше всматриваешься в него, тем шире развертывается смысл его, неисчерпаемый ни для какого гениального ума». «И совершенные люди имеют страсти — вполне бесстрастных людей нет; бесстрастие существует в полной мере лишь за гробом. Но у совершенных страсти замерли, так как им не дают ходу. Каждый человек, какую бы высокую жизнь он ни вел, каких бы благодатных даров ни сподобился, должен помнить и никогда не забывать, что и он — человек страстный»450.

Предчувствовал старец Варсонофий грядущие беды, которые Господь попустит пережить России. Вот одно из нескольких таких предчувствий, описанное Николаем Беляевым: «Прочтя вслух про гонения Диоклетиана, батюшка сказал: “Все эти гонения и мучения повторятся, очень может быть… Теперь все это возможно…”. Затем батюшка стал читать про себя, но вскоре отвлек меня от занятия и, указывая на картинку в книге, сказал: “Что это?”. Я прочел: “Развалины Колизея”. — “Да, заметьте, Колизей разрушен, но не уничтожен. Колизей, вы помните, это театр, где язычники любовались на мучения христиан, где лилась рекою кровь христиан-мучеников. Ад тоже разрушен, но не уничтожен, и придет время, когда он даст себя знать. Так и Колизей, быть может, скоро опять загремит, его возобновят, поправят. Попомните это мое слово. Вы доживете до этих времен… <…> Это время не за горами”»451.

Старец Варсонофий имел все те дары, которые имели его предшественники. «Отец Варсонофий был человек высокой богословской начитанности. По внешнему виду он очень напоминал одного из евангелистов. Все его лицо носило на себе отражение великой думы, высокой воли, недюжинного ума, глубокого чувства и безгранично-сильной веры. Но что особенно поражало и приближало к нему, — это его глаза. В них таился какой-то глубокий, проникновенный свет. Стоило только раз попасть под взгляд отца Варсонофия, чтобы почувствовать на себе всю чистоту и боговдохновенность этого человека»452. И, как многих из них, начали посещать его тяжкие недуги. Поначалу не всем это было видно. Только ближайшие к нему люди — келейники, письмоводители — замечали, как он часто прихварывает. С Николаем Беляевым он был откровенен и говорил ему иногда, что чувствует приближение смерти, что смерть как бы и приходила уже к нему, но Господь давал отсрочку. 31 января 1909 года Николай записал слова старца Варсонофия: «Я сегодня ночью думал, что умру. Насилу встал к утрени… Сначала было очень тяжело, но, когда я вошел в церковь — все как рукой сняло, сразу стало легче. К обедне тоже очень трудно было встать, а потом, слава Богу, бодро ходил». 1 марта: «Сегодня я очень плохо почувствовал себя и думаю: надо отдохнуть, лягу. “Брат Никита, — говорю я, — сегодня не будем отпирать женскую половину, в первый раз за три года… А я лягу, до трех часов не будите меня”. Лег, а помысл говорит: а может быть, там пришла какая-нибудь раба Христова со скорбью или другой какой насущной нуждой своей, — как же так? Надо отпереть… Позвал брата Никиту, сказал, чтобы он отпер, а сам встал; вскоре вся слабость прошла. А там действительно пришли [такие], которых надо было принять. И вот как Господь подкрепляет в таких случаях». 30 марта: «Батюшка захворал, даже не принял братию на благословение. <…>…Батюшка сказал мне: “Сегодня ночью я чуть было не умер”. Что за болезнь такая, я не знаю. Говорили, что перемена пищи повлияла на весь организм, в особенности на желудок». 15 декабря: «Батюшка почувствовал такую слабость, что не мог стоять за вечерними молитвами и сразу лег спать»453. Со временем болезненные состояния старца возрастали. Жить ему оставалось около четырех лет…

Но, судя по Летописи, отец Варсонофий при всей своей болезненности был весьма деятелен. Прежде всего, он окормлял братию духовно и часто служил, совершая и требы. Так, 17 февраля 1909 года он соборне совершил Таинство Елеосвящения над тяжко больным старцем Иосифом — вместе с архимандритом Ксенофонтом и отцом Нектарием. Тогда старцу Иосифу стало полегче.

1 июня 1909 года отец Варсонофий и архимандрит Ксенофонт выехали в Троице-Сергиеву Лавру на съезд представителей русских монастырей, созванный Святейшим Синодом по представлению владыки Никона (Рождественского), — он возбудил вопрос об этом на миссионерском съезде в Киеве в 1908 году. На съезде должны были обсуждаться меры к поднятию духовной жизни в монастырях Российской Империи. Съезд начался 5 июля и продолжался до 13 числа. Почетным председателем был избран митрополит Московский и Коломенский Владимир (Богоявленский), председателем — епископ Вологодский и Тотемский Никон (Рождественский). В съезде участвовало еще два архиерея — ректор Московской Духовной Академии епископ Волоколамский Евдоким (Мещерский) и епископ Мамадышский Андрей (Ухтомский). Представителей от монастырей собралось около пятидесяти пяти. Принятые съездом решения были переданы для утверждения в Синод. Этот съезд подвергся яростным нападкам либерально-революционной прессы. С другой стороны, он явился как бы прообразом Церковного собора 1917 года (идея которого принадлежала Императору Николаю Александровичу).

На пути в Лавру отцы Ксенофонт и Варсонофий остановились в Москве у владыки Трифона в Богоявленском монастыре. Николай Беляев записал 15 июля: «Вчера получил письмо от батюшки… что заседания кончились. Передает благословение Божие. Спаси его, Господи, за его любовь. Вероятно, на днях приедет». 17-го: «Сегодня, в начале 10-го часа дня приехал батюшка. Дождь помешал покосу, и мы шли с поля на паром, а батюшка с отцом Пантелеимоном, иеродиаконом монастыря, тоже въезжают на паром»454.

Сергей Нилус писал 23 июля: «В полученном сегодня номере “Колокола” напечатано “Послание Монашеского съезда ко всем русским инокам”. Кончается оно такими словами: “О, возлюбленная братия! Время подвига настало. Кто знает? Быть может, знамения времен исполняются; быть может, близок час грозного суда Божия: час убо нам от сна востати! Пора уготовить светильники свои, чтобы встретить небесного Жениха… Если простые, богобоязненные люди, взирая со страхом на торжество зла на земле, внимая стихийным бедствиям — засухам и непогодам, голоду и эпидемиям, говорят: “Не настали ли уже последние времена?” — если сама неодушевленная тварь, по слову Апостола, совоздыхающая и соболезнующая нам, содрогается и земля сотрясается, поглощая в ужасных землетрясениях тысячи людей и разрушая в несколько минут цветущие города, то не следует ли и нам прислушиваться к гласу громов Божиих, грядущих на вселенную, и готовиться услышать глас трубы архангельской, имеющей в последний день мира возбудить мертвецов от их гробов?.. Мы обращаем к вам свой скорбный глас, из наболевших сердец исходящий, призыв от гроба небесного нашего всероссийского игумена — Сергия. Господь близ: час уже нам от сна востати! Аминь”»455.

Этот съезд в Летописи Иоанно-Предтеченского скита назван «выдающимся событием в церковной жизни нашего Отечества»456. А 9 сентября 1910 года там записано: «Читан в трапезе указ Святейшего Синода, которым сообщается синодальное постановление признать полезным, на основании предположений, выраженных бывшим в июле 1909 года в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре съездом монашествующих, принятие в целях благоустроения монастырей и возвышения жизни монашествующих между прочими следующих мер: 1) Преобразование штатных монастырей в общежительные ввиду наибольшей желательности для монастырей общежительного строя, вследствие чего устанавливается правилом, чтобы впредь вновь открываемые монастыри, за исключением архиерейских домов, были общежительными, а в существующих штатных общежитие было вводимо постепенно. 2) Неослабное наблюдение настоятелями монастырей, ввиду важности соблюдения чина церковного, за истовым, уставным и благоговейным совершением церковных служб, ежедневным чтением поучений, толкования Священного Писания и Пролога на службах и в трапезе, чтением акафистов в положенные дни и общего вечернего правила для братии, а равно за тем, чтобы священнослужащие и чтецы заранее знакомились с церковными чтениями и порядком службы для предотвращения замешательства во время богослужения и содействия наилучшему усвоению читаемого молящимися и за тем, чтобы немощные, престарелые и недостаточно грамотные из братий, а особенно нетрезвые не допускались к отправлению богослужения. 3) Запрещение в монастырях, имеющих достаточный личный состав братий, держать наемные хоры; включение в состав монастырских хоров только взрослых послушников и монахов обители с обязательным участием в пении за богослужением иеромонахов, свободных от других послушаний; принятие, по возможности, в монастырях напевов, изложенных в обиходе Синодального издания, а также древних местных, а равно постепенное введение знаменного распева с исполнением им догматиков, подобнов, антифонов на утрене, прокимнов утрени и вечерни и ирмосов; исполнение партесного пения итальянского стиля воспрещается. 4) Развитие старчества в монастырях. 5) Обучение истинам веры и правилам монастырской жизни новоначальных и требование от постригаемых в монашество знания, по крайней мере, краткого катехизиса и правил монашеской жизни (по книге архиепископа Ювеналия457); устройство, по возможности, для братии монастырей внебогослужебных чтений из творений святых отцов. 6) Введение в монастырях такого труда для братии, который служил бы ограждением от праздности и лености и отвечал бы нуждам монастыря, каковы соответствующие мастерские, а где они имеются с мирскими мастерами, перевод их на монастырских трудников. 7) Воспрещение в монастырях употребления спиртных напитков и табаку. 8) Принятие мер чрез гражданское начальство к установлению наблюдения за лицами, самочинно именующими себя монахами и монастырскими послушниками, и недопущения ношения ими монашеского одеяния. 9) В видах религиозно-просветительных привлечение, где есть возможность, монашествующих к ведению с богомольцами духовно-назидательных и миссионерских бесед; ознакомление монашествующих с делом обличения лжеучений местных расколоучителей и сектантов и снабжение в таковых целях монастырских библиотек книгами по истории и обличению раскола, иноверия, инославия и противосектантскими изданиями; совершение, особенно при стечении богомольцев, для вящего влияния на народ, кроме торжественных и истовых богослужений, крестных ходов и проповедническое назидание народа; раздача с этою же целью листков и брошюр религиозно-нравственного содержания и устройство при монастырях, где позволяют средства, миссионерских школ и курсов как для монашествующих, так и для послушников и мирян, а также содействие епархиальной миссии устройством при монастырях миссионерских съездов. 10) Наконец, служение Отечеству монашествующих в мирное время и военное время, особенно в годины народных бедствий, молитвою, проповедью, беседами с богомольцами об обязанностях к Царю и Отечеству, распространением соответственных печатных изданий, материальной помощью и личным служением бедствующим, а во время войны — раненым»458.

Глава 29. Оптинская смута. Схима отца Варсонофия. Смерть Толстого — отец Варсонофий на станции Астапово

Старец Варсонофий настойчиво советовал своему послушнику, письмоводителю Николаю Беляеву, всякую свободную минуту посвящать чтению писаний святых отцов. «Придет время, — говорил он, — когда уже не будет у вас этой возможности. Обогащайте свой ум познаниями и нисходите во глубину смирения, считая себя хуже всех». И снова о том же: «Читайте книги теперь по праздникам, пока имеете возможность. Потом придет время, нельзя вам будет читать книги, попомните мое слово. <…> Да, лет через пять-шесть… Тогда вам надо будет читать книгу жизни». «Непонятными и таинственными мне показались эти слова, — пишет отец Николай, — но спрашивать далее батюшку я не посмел»459. Сбылось это предсказание старца Варсонофия…

В начале 1910 года произошло вторжение мирского духа в жизнь Оптиной пустыни. В Летописи скита 28 марта записано: «Сего числа, после литургии, совершенной отцом скитоначальником с иеромонахом отцом Адрианом, была им же отслужена соборне с иеромонахами отцами Адрианом, Ираклием и Кукшею панихида по усопшим старцам Оптинским: архимандритам Моисее, Исаакии и Досифее, игуменам Антонии и Авраамии, иеросхимонахам Льве, Макарии, Амвросии, Иларионе и Анатолии. Побудительною причиною к сему, по сообщению отца скитоначальника, послужило следующее: до сего времени, за молитвы усопших старцев Оптинских, мирное житие братии Оптиной пустыни не нарушалось никакою смутою. В настоящее же, поистине “злое” время, когда враг нашего спасения усиливается сеять смуту в православной России, им внесено смущение и в нашу обитель. Четверо из старших братий оптинских — иеромонахи Моисей и Иезекииль, иеродиакон Георгий и монах Михей позволили себе сделать донос преосвященному Калужскому на честнейшего настоятеля Оптинского архимандрита Ксенофонта, обвиняя его пред владыкою в нанесении ущерба обители нерасчетливым ведением монастырского хозяйства. Это прискорбное выступление упомянутых братий против своего аввы, нарушившее мирную жизнь обители, и побудило искать поминовением усопших старцев Оптинских их загробных молитв об умиротворении братства. В монастыре после ранней литургии, отцом настоятелем со всеми иеромонахами была также отслужена панихида по почившим старцам, а после поздней служился молебен о ниспослании мира братии обители»460.

Все это не могло не отразиться на здоровье как отца Ксенофонта, так и отца Варсонофия. Жалоба, несмиренная и несправедливая, не имела никаких последствий, но этот поступок обернулся духовным повреждением для самих жалобщиков: через некоторое время, в конце 1911 года, после попыток возбудить против настоятеля братию (не удавшихся им) они начали писать доносы уже в Святейший Синод… Архимандрит Ксенофонт страдал болезнью печени, испытывал порой сильные обострения, пока наконец дело не дошло до серьезной хирургической операции в Москве.

Старец Варсонофий в начале лета крепился, несмотря на нездоровье, и понуждал себя действовать: принимал, как всегда, множество народу — мирских, братий; служил, распоряжался… В первых числах июля стало ему хуже. Отец Николай (Беляев, с 16 апреля 1910 года — рясофорный инок) писал: «10 июля пошел я с батюшкой ко бдению, но батюшка постоял очень немного и, позвав меня, пошел из храма домой и сразу лег в постель. <…>…Ему становилось все хуже и хуже, был сильный жар, и лихорадило. С кафизм пришел брат Никита, и мы вместе сидели около батюшки»461. На другой день болезнь усугубилась. Пришли отцы Ксенофонт и Феодосий, затем отец Нектарий, которые предложили отцу Варсонофию пострижение в схиму. «Кто может ручаться, что вы останетесь живы эту ночь?» — сказал отец Феодосий.

«Наконец, все было готово, — писал отец Николай, — и начался постриг. Я пел, но очень слабо, вместе с другими, потом держал книгу батюшке, чтобы давать ответы на вопросы. Потом держал книгу отцу Феодосию. Наконец, надели на батюшку схиму…..Все подходили поздравить и принять благословение»462. На следующий день пришел навестить отца Варсонофия старец Иосиф. Дело пошло на поправку… «Схима — это край: или смерть, или выздоровление. Я чувствую, схима меня подняла. Мне надлежало умереть, но дана отсрочка. Отец Нектарий теперь мой восприемный отец»463.