– Могу! – Влакис энергично кивнул.– Не, не могу! Не в смысле бабок! По фиг, дым! Это, блин… Короче, Серый, живем раз, понял! И жить надо остро! С кайфом! Чтобы впереди все горело, а сзади, то есть позади,– все рыдало! А ты идешь, блин, остро! В кайф! Потому что живой, бля! Потому что вокруг все дымится и кишки на проволоке, но не ты горишь, и кишки – не твои, понял! А ты живой! Ты, бля, сидишь в чужом говнище по яйца, и все у тебя трясется, как у психа, а ты, бля, сигаретку шмалишь – и такой кайф, понял! Не, Серый, ты не поймешь! Короче, выпьем!
Как ни странно, но Серега понял. Не то чтобы въехал, но башкой уразумел. И выводы сделал. Свои. Нет, кайфа от сидения в говне или от чужих кишок на колючке он ловить не научился. Но принцип понял. Будешь страдать: как же это я так залетел? Как же это: меня – и убить хотят? Угодил в болото – не хлопай крыльями. Но и клювом не щелкай. Тогда выберешься. И грязь отмоешь. И если пуля не в башке застряла, а только по затылку чиркнула, то это тоже пруха. Но еще лучше башку под пули вовсе не подставлять. Все же человек, а не змей Горыныч. Одна она у человека, башка-то!
Почему Сереге приснился Паша Влакис, которого он и не видел с тех пор ни разу? Кто ж это знает? Но проснулся Серега до петухов. Сна не было.
Серега вышел во двор, постоял, поглядел на белые игольчатые звезды, подышал чистым воздухом. Двор, забор, за забором – чужой странный город. За городом – река. На реке рыба плещет и лягушки квакают. Река – настоящая, это точно. Да и город, наверное, тоже настоящий. Наверное…
Серега медленно пересек двор, открыл калитку. За калиткой не было ничего. Пустая тьма…
Серега постоял немного, держась за столб, затем осторожно закрыл калитку, повернулся и пошел в дом.
Досыпать.
Глава 21,
из которой можно кое-что узнать о сексуальных традициях Нового Торжка
Серега взял у Мыша холстину и вытер взмокшую грудь. Зрители понемногу расходились. Те, кто ставил на Духарева, толпились вокруг Чифани. Таких было много: Серега стал признанным лидером. Против него закладывались только пришлые да еще такие, кто надеялся за грош получить гривну.
Круглощекая босоногая бабенка в кике[4]с «рожками» протянула ему кувшинчик с квасом. Серега опростал его в три глотка.
– Спасибо, родная!
Бабенка загадочно улыбнулась, взяла его за руку и потянула за собой. Серега противиться не стал: ему было любопытно.
Любознательность Духарева была удовлетворена очень скоро. Бабенка увлекла его в какой-то сарайчик, сняла головной убор, под которым оказалась белая коса толщиной почти с Серегино запястье. Бабенка нежно улыбнулась и завалилась на спину, на сено, задирая юбки. Моды на нижнее белье в Торжке не водилось.
– А голову мне не отрубят? – осведомился Духарев.
– Дурачок! – Бабенка облизнулась.– Все видели, как я те испить дала! Ну давай же, давай!
Серега поглядел на раскинутые округлые ножки с грязными пятками, подумал: наверное, не стоит…
«Стоит, стоит! – не согласился Серегин организм.– Еще как стоит!»
Бабенка расшнуровала лиф, чтобы Духарев мог убедиться, что и сверху у нее тоже кругло, бело и аппетитно.
Процесс снятия штанов никогда не занимал у Сереги много времени.