Судья обратил взгляд к жалобщику-нурману:

– Это так, Свейни?

– Так,– неохотно подтвердил тот.

Лицо смоленского посадника, доселе мрачневшее с каждым сказанным словом все больше и больше, чуточку прояснилось.

– Кто еще хочет сказать, что не сказано? – зычно поинтересовался Мятлик Большое Ухо.

Желающих не нашлось.

– Хочет ли кто, аки сотник Хайнар, объявить вину варяга Серегея и искать правды по воле богов?

Желающих опять не оказалось. Но многие поглядели туда, где лежало на щите тело названного сотника, который уже нашел, что искал.

– Приговор! – провозгласил Мятлик.

Все притихли.

– Властью, данной мне моим господином от князя киевского Игоря,– размеренно проговорил Мятлик Большое Ухо.– Повелеваю!

На площади стало еще тише. Каждый ждал. Все глядели на судью, только Гудым и Духарев глядели на смоленского посадника. Серега – из любопытства, а Гудым – потому что ждал: не возьмет ли Фрелаф обратно отданное Мятлику право суда?

Наверное, того же ждал и Мятлик, поскольку огласил приговор не сразу, а после длинной паузы:

– Повелеваю! Не признавать за сотником Хайнаром право мести, поскольку вина варяга Серегея не показана ни людьми, ни богами.

Нурманы недовольно заворчали, но судья не обращал на них внимания.

– Признать за варягом Серегеем право на убийство Хайнара, искавшего его смерти вопреки Правде, и считать с этого времени Хайнара не сотником и человеком смоленского посадника, а просто человеком Хайнаром. По его собственному волеизъявлению.

Недовольное ворчание перешло в гневный ропот. Мятлик повысил голос.

– Назначить виру князю за человека Хайнара, в одну гривну, которую следует истратить на погребение Хайнара, если у него не отыщется родичей…

Нурманы, окружившие тело человека Хайнара, возмущенно завопили, но на этот раз уже сам посадник смоленский вмешался, гаркнул:

– Тихо!