— И я давал. Только у них самая лучшая техника, надо же её осваивать, чтобы совсем не отстать от Америки.
— А ты знаешь английский?
— Представь, что нет. Изучал немецкий.
— А почему тебя выбрали?
— Выбрали то сначала не меня, другого — с английским, да это не помешало ему запороть контракт.
— Как запороть?
— Да набрал за тыщи долларов не то, что надо в комплекс.
— А ты?
— А мне пришлось выкручиваться, заменять.
— Выкрутился?
— Выкрутился. Мне даже генерал, директор предприятия, предоставил доверенность на подпись от его имени, — похвастался я.
— Ого! — восторженно воскликнула Дана, — ты герой в моих глазах!
— Тогда позвольте поцеловать Вашу ручку, мадемуазель.
— Лучше я поцелую тебя в щёчку.
Она перегнулась через боковинку соседнего кресла и азартно чмокнула меня. Я схватил её запястье и приложился к нежной загорелой коже тыльной части ладони.
— И где ты только загораешь зимой?
— Нигде. Это с лета. Видел бы меня в августе — как негритянка.
Лариса явилась ко мне в больницу. Но раньше посетил меня Фаукат и сообщил, что видел мою подругу, входящей в свой дом с начальником отдела.
«Конечно, пришли не чаи гонять»! — усмехнулся я про себя.
Я сделал вид, что лежачий больной и наврал что-то про операцию. Она повздыхала и ушла.