Трисию словно по голове палкой ударили. Она захлопала глазами.

— Что? — тихо переспросила она.

— Это как-то связано со звездами. У меня сложилось впечатление, что вы расстроены и обижены чем-то, что имеет отношение к звездам и планетам, и я за вас забеспокоилась, вот и решила заглянуть, убедиться, что вы в порядке.

Трисия неотрывно уставилась на астрологиню.

— Мисс Эндрюс… — начала она и тут же сообразила, что произнесла эти слова каким-то обиженным, расстроенным голосом, в корне опровергавшим тот протест, который она пыталась заявить.

— Если вы не против, зовите меня просто Гейл.

У Трисии окончательно отнялся язык.

— Я знаю, что астрология не наука, — продолжала Гейл. — Разумеется, не наука. Это просто набор правил, как в шахматах, или в теннисе, или в… как там называется эта ваша национальная английская игра?

— Э… крикет? Самоуничижение?

— Ах да, вспомнила: парламентская демократия. Так вот, правила установлены произвольно и сами по себе не имеют никакого особого смысла. Но когда вы начинаете применять их на практике, это дает начало самым разным процессам, и вы много всякого разного узнаете о людях. Так вышло, что в астрологии правила относятся к планетам и звездам, но они с таким же успехом могли бы относиться к селезням и уткам. Это просто способ думать о проблеме, позволяющей более четко представить себе саму эту проблему. Чем больше правил, чем конкретнее они, тем лучше. Это как на бумагу сыплют порошок графита, чтобы прочесть слова, когда-то написанные на предыдущей, давно вырванной и спрятанной странице. Графит тут не так уж важен. Он только проявляет эти отпечатки. Так что, видите, астрология никак не связана с астрономией. Она связана с размышлениями людей друг о друге.

Поэтому когда вы сегодня утром так, э-э-э… эмоционально заострили внимание на звездах и планетах, мне показалось: эта женщина обижена не на астрологию, она обижена настоящими звездами и планетами. Обычно люди расстраиваются, когда что-то теряют. Это все, что я смогла заключить. Вот я и решила осведомиться, как вы себя чувствуете.

Трисия была сражена наповал.

Одна часть ее мозга лихорадочно работала, придумывая всевозможные отповеди насчет дурацких газетных гороскопов с их обусловленной законами статистики эффективностью. Но постепенно она охладела к этому занятию, поскольку заметила, что остальная часть мозга ее не слушает. Она была сражена наповал.

Только что от совершенно незнакомого человека она услышала тайну, которую скрывала ото всех уже семнадцать лет.

Она обернулась к Гейл:

— Я… — И осеклась.

Крошечная телекамера охраны за стойкой дернулась вслед за ее движением. Это обстоятельство стало для Трисии последней каплей. Большинство людей не обратили бы внимания на такую мелочь. Камеру и проектировали так, чтобы ее не замечали. Клиентам не обязательно знать, что даже администрация такого дорогого и престижного нью-йоркского отеля не уверена, что кто-то из них не вытащит вдруг пистолет или не явится в бар без галстука. Но как старательно ни пряталась камера за бутылками водки, чутье телеведущей безошибочно говорило Трисии, что объектив нацелен именно на нее.

— Что-то не так? — спросила Гейл.

— Нет, я… я хотела сказать только, что вы меня буквально поразили, — призналась Трисия. Камеру она решила игнорировать. Просто воображение разыгралось — и все оттого, что она столько думала сегодня о телевидении. Тем более это с ней не в первый раз. Камера дорожного контроля определенно поворачивалась на кронштейне ей вслед, и камера охраны в магазине «Блумингсдейл» нацеливалась на нее всякий раз, как она брала в руки очередную шляпку. Ей даже померещилось, будто птицы в Центральном парке смотрят на нее с подозрительной подозрительностью.

Решив забыть о камерах, она глотнула водки. Кто-то ходил по бару, громогласно вопрошая, нет ли здесь мистера Макмануса.