Хорошо под снегом, тепло. Здесь у тетери и спальня, и туалет, не вылезать же каждый раз на поверхность. Чутко дремлет тетеря. Ни один шорох не пройдет мимо его ушей. А как же иначе? Любителей полакомиться тетеревятинкой хоть отбавляй.
А ведь и правда, кто-то идёт. Чуткое ухо птицы уловило шорох на поверхности снега. Звуки шагов всё ближе и ближе. Главное – не допустить врага на расстояние броска. Пора! Пробив снежное одеяло, стремительно взметнулся тетеря в воздух, так и не сумев рассмотреть в темноте виновника своего переполоха – кормившегося у опушки зайца. Взметнувшийся на поверхности снега фонтан страшно перепугал зайчишку, и тот задал стрекача. «Хорошо, что вовремя заметил опасность», – подумал улетающий в темноту ночи тетерев. «И как только жив остался», – радовался убегающий заяц.
Утром прочитал по следам эту забавную лесную историю и посмеялся: видно, и впрямь у страха глаза велики. Наверное, в каждом деле бывают свои издержки. И в осторожности тоже.
Пир Под кедрами
Необычно богатый урожай орехов дал в этом году кедр. А из-за постоянных дождей, к великой радости лесных мышей и полёвок, бурундуков и даже медведей, уже в конце августа шишка оказалась на земле.
Прохладным солнечным утром решил я отдохнуть под густыми кронами этих деревьев, где среди начавшей жухнуть травы были всюду разбросаны фиолетовые, с белыми подтёками смолы кедровые шишки.
Укрывшись среди ёлочек, щёлкаю орешки и наблюдаю за лесными обитателями. Хочется знать, кого привлечёт сюда упавшая с неба благодать. Торжественную тишину «бабьего лета» нарушают только резкие крики кедровок да унылое курлыканье ворона. Где-то рядом, на вырубке, по-весеннему пытается пропеть певчий дрозд. Издав несколько свистовых звуков, птичка замолкает. Осень!
В струях солнечного света, пробившегося сквозь кроны деревьев, миниатюрными молниями сверкают тончайшие паутинки. С помощью таких паутинок идёт сейчас расселение крохотных паучков-лётчиков. Восходящие потоки солнечного воздуха поднимают их вверх, унося в неизвестность. Улететь удаётся далеко не всем. Об этом красноречиво говорит паутинное украшение кустов и деревьев. Вот среди пихтовой хвои мелькнула рыжая шубка белочки. Недовольно ворча, зверушка осторожно спускается по стволу дерева и, схватив кедровую шишку, стремительно убегает.
Вскоре появляется пара носатых, украшенных белыми крапинками, кедровок. Воровато озираясь, птицы ловко шелушат шишки, глотают орешки. Заполнив ими особую полость под клювом, они улетают, чтобы спрятать добычу в лесной подстилке. Позже они находят свой клад даже под слоем снега. Такова их память – птичья. Если к тому времени шишками не полакомятся мыши, которые легко обнаруживают спрятанные орехи. Конечно, часть семян остаётся на месте и даст новые всходы. Так идёт расселение кедра.
Недалеко, тяжело вздыхая, прошёл сексуально озабоченный лось. Сентябрь – время лосиной любви. Мелькнула среди травы серая спинка полёвки. Мышевидные осторожны и в первую очередь шелушат те шишки, которые оказались среди валежника и под кустами. Такая осмотрительность не лишняя. Обычно подобные места привлекают хищных птиц и зверей. Тут глаз да глаз нужен.
Одна из вернувшихся кедровок обнаруживает меня и поднимает гвалт. Её поддерживают другие. Их крики разносятся по всему лесу. Но вскоре они унимаются. И впрямь, стоит ли кричать, когда шишки валяются повсюду?
Более трёх недель продолжается пир под кедрами, а орехов ещё хватает. Если даже здесь, на южной границе распространения сибирской сосны, такой урожай, то что делается там, где кедр находится в наиболее благоприятных условиях? Впрочем, даже здесь кедры бывают настоящими великанами. Мне известно дерево с дуплом в нижней части, в котором зимовал медведь. И оно ещё плодоносит. Я встречал стволы упавших деревьев диаметром более полутора метров. Теперь таких становится мало.
Серая мушка
Тёплым июньским днём мальчишки передали мне крохотного птенца. Жизнь едва теплилась в этом лёгком комочке пуха. Брать корм ослабевший птенец уже не мог, и мне приходилось кормить его с помощью пинцета, насильно раскрывая мягкий, с жёлтой каёмкой клювик. Судорожно проглотив очередную порцию корма, птенец засыпал, взъерошив серые пёрышки. Вскоре птенчик окреп и стал сам хватать предлагаемый корм. Всей семьёй, без устали, снабжали мы его личинками жуков-короедов и ручейников, которых заготавливали впрок. Через неделю птенец уже свободно летал по квартире, гоняясь за нами и требуя пищи. По появившимся щетинкам вокруг клювика и тёмным пестринам на темени в нём уже можно было узнать слётка серой мухоловки. Птенец постоянно требовал пищи, и я стал брать Мушку с собой на работу.
К этому времени Мушка, как мы нарекли птенца, могла свободно кормиться дождевыми червями. Я сажал Мушку в футляр от бинокля и уходил с ней на работу в Висимский государственный заповедник, где я тогда был инспектором по охране природы. Стоило Мушке проголодаться, как он начинал ритмично попискивать. Я кормил его собранными по пути насекомыми и дождевыми червями, услышав «позывные» своего приёмыша, я открывал футляр и кормил Мушку. Много километров прошёл я по лесу с Мушкой. Как-то встретил в лесу группу учёных, заинтересовавшихся висевшим у меня на груди «электронным прибором», из которого доносилось ритмичное попискивание. Когда я открыл футляр, перед любопытными взглядами учёных предстала взъерошенная фигурка проголодавшейся птички, что вызвало весёлое оживление.
Я стал выпускать Мушку на свободу, тайно надеясь, что она не вернётся. Вдоволь насытившись, Мушка исчезала в кронах деревьев, но вскоре вновь сидела на моей руке, требуя пищи. Иногда мы теряли друг друга, и тогда я сам спешил на её позывные. Приучая птенца к самостоятельной жизни, я стал оставлять его у зимовья.
Разлуки становились всё более продолжительными, но Мушка вновь и вновь возвращалась ко мне. Кругом было множество летающих насекомых, но Мушка не обращала на них никакого внимания и принимала пищу только от меня. Однажды я решил оставить её на ночлег около зимовья. С наступлением сумерек бедная Мушка стала метаться вокруг зимовья, боясь наступающей темноты и одиночества. Мне было очень жаль свою Мушку, но я твёрдо решил учить её самостоятельности. На рассвете вышел из зимовья и внимательно осмотрел освещённые утренним солнцем вершины деревьев и прислушивался к звукам проснувшегося леса. Вскоре мой слух уловил знакомое цвиканье, заглушаемое бестолковыми криками клестов. Где-то там, высоко в кронах деревьев, грелась в лучах солнца моя серая Мушка. Как провела Мушка эту первую полную страха и одиночества ночь? «Мушка! Мушка!» – закричал я, радуясь предстоящей встрече. Из кроны огромного кедра вырвался серый комочек и трепеща крылышками стал спиралью спускаться вниз. И вот Мушка снова сидит на моей руке. «Заморив» червячка, птичка снова уселась на одной из веток стоявшей поблизости ели. Я стал оставлять её одну на весь день, но Мушка не улетала далеко от зимовья и, возвращаясь, я вновь находил её. Пришло время, когда мы должны были расстаться уже навсегда. Я очень беспокоился о дальнейшей судьбе своей Мушки, но, преодолев жалость, однажды ушёл, оставив её одну на несколько суток. Побывавший после меня в зимовье один из наших сотрудников сообщил мне, что видел Мушку, сидящей на крыше зимовья. Узнав, что Мушка продолжает ждать меня, я поспешил в заповедник, но больше Мушку я уже не увидел. В течение нескольких дней я чувствовал себя человеком, предавшим это преданное мне существо, хоть и хорошо понимал, что иначе не могло и быть. Мушка должна была вернуться в предназначенный для неё мир.
Московка
Морозным днём, расколов полено, обнаружил в нём крупные личинки елового усача. Собрал их, замёрзших, спрятал под навесом зимовья, чтобы использовать позже как насадку для рыбы.
Утром, собираясь домой, обнаружил, что личинки исчезли. Моё внимание привлекла порхавшая рядом синица-московка. Вот кто похитил насадку!