Безлюдные опустошенные селенья ждали их на долгом пути к Памиру. Лишь в стороне от проезжих ущелий и заброшенных караванных троп, там, куда не смогли проникнуть ханские отряды, уцелели люди. Расспрашивая о дороге редких встречных, старик и монах пробирались к долине Пянджа, откуда начиналась великая горная страна, недосягаемая для монгольской конницы.
Чем выше становились снежные вершины гор, тем чаще попадались путникам стада овец, и старец, не слезая с мула, затевал длинные неторопливые беседы с пастухами. Раздувая ноздри, он вдыхал прохладу ущелий и окрепшим голосом певуче и плавно говорил на неизвестном наречии, точно читал проповедь. Пастухи слушали почтительно, кормили слепого и его спутника, приглашали разделить ночлег у костра, а поутру давали на дорогу овечий сыр, сушеные фрукты да лепешки, и иногда провожали до висячего моста или брода.
Много недель пролетело, прежде чем привел их последний проводник в дальний горный кишлак. В сумерках постучали железным кольцом в глухие ворота, и, как из глиняного горшка, откликнулся на стук голос. Старик что-то громко сказал и сейчас же по ту сторону раздался истошный вопль. Ворота распахнулись и к ногам слепого упал человек с факелом в руках. Из дома с криком выбегали другие, тоже падая ниц. По всему кишлаку замигали огни, закричали люди, залаяли собаки. Вскоре у дома собралась коленопреклоненная толпа. Старец произнес несколько слов и прошел в дом. Там, устало опустившись на ковер, он обратился к Альбрехту Роху:
«Я обещал найти проводника до Кашгара. Дорога на Кашгар осталась в стороне. Ты получишь проводника. Но тебе нечего делать в Кашгаре. Ты говорил, что едешь послом в страну христианского царя Иоанна. Так знай: до самого океана, где восходит солнце, нет и никогда не было такой страны. Можешь смело возвращаться назад и сообщить это своему государю. Ты спас мне жизнь и помог вернуться на родину. Ты делил со мною гнилое подземелье и пил тухлую воду из одного ковша. Мне хочется отблагодарить тебя. Завтра чуть свет я отправляюсь дальше в горы и хочу, чтобы ты ехал со мной. Я покажу тебе то, что не видел ни один непосвященный. Я повезу тебя к тайной пещере, куда мечтали, но не смогли добраться собаки Хуршаха. За это они выкололи мне глаза. Ты узнаешь то, о чем знают немногие. Если хочешь ехать в Кашгар, я не стану тебя удерживать и дам проводника. Через год, если останешься жив, ты ни с чем вернешься обратно. Но меня уже больше не встретишь. Выбирай!»
Альбрехт Рох колебался недолго.
Поутру караван маленьких длинношерстных быков неторопливо потащился по ветряным ущельям и перевалам Памира. Молчаливая, хорошо вооруженная свита сопровождала старца. Но никто больше не попадался им на каменистом пути. Только круторогие архары мелькали на заснеженных кряжах, да горные орлы зловеще парили высоко над ущельем. Много дней двигался караван, пока невидимая тропа не уткнулась в пустую пещеру. Здесь осталась свита. Только двоим, не считая Альбрехта Роха, было позволено проводить слепого старца дальше. Равнодушные яки снова не спеша зашагали по голым камням. Но путешествие приближалось к концу. Под вечер низкорослые быки подошли к водопаду, который преграждал путь по ущелью.
Высокая неприступная стена нависала над маленьким караваном. Грохот ниспадавшей воды пугал животных. Старцу помогли спешиться и под руки подвели к потоку. Альбрехт Рох заметил, что слепой остановился на ровной, почти круглой площадке, на которой явственно проступала свернутая змеей надпись из треугольных знаков. Один из провожатых отвязал от седла фыркавшего быка завернутый в холстину шест, развернул полотно и высоко вознес над головой длинную причудливую трубу. Медный протяжный звук разнесся по ущелью, звонким мелодичным призывом прорвался сквозь рыхлый шум воды. Монах не понимал смысла странного обряда. Слепой стоял с непроницаемым лицом, в пустых глазницах, как слезы, блестели брызги воды.
Вдруг над гребнем стены появились две человеческие головы и тотчас исчезли. Зато вниз легко заскользила громадная корзина. В мгновение ока она мягко опустилась рядом с площадкой. Двое провожатых подхватили старца и посадили в корзину, тот жестом дал понять, чтобы подвели Роха. Монах приблизился. Старик указал на место возле себя: в корзине, сплетенной из широких сыромятных ремней, могло уместиться двое или трое.
Погонщики помогли Альбрехту Роху перелезть через высокий борт, и, как только он ступил на зыбкое дно, ременный короб, плавно покачиваясь на двух толстенных канатах, пополз вверх. От высоты и близости клокочущей воды кружилась голова. Королевский посол беспомощно вцепился в тонкий борт плетенки, не решаясь взглянуть ни вниз, ни вверх.
У края пропасти корзина остановилась. Канаты, привязанные к металлическим кольцам, тянулись по желобам, густо смазанным жиром, к массивному деревянному барабану, наглухо насаженному на бревно в два обхвата. Нехитрый, но громоздкий механизм приводили в движение четыре яка, понуро стоявшие здесь же. Несколько косматых чернобородых людей в одежде из вывернутых наизнанку шкур вытянули старца за руки и пали перед ним ниц. Альбрехт Рох выкарабкался сам.
«Караван будет ждать тебя внизу три дня, — сказал слепой старик. — А теперь идем».
И он легко зашагал вперед, положа руку на плечо одного из бородачей. Путь оказался неблизким. Унылый однообразный склон поднимался почти незаметно. Неожиданно он оборвался на плоском, точно обрубленном гребне, покрытом бурым лишайником и жалкими клочками выжженной на солнце травы. Гребень плавно переходил в отлогий спуск, а внизу в котловине пепельно-тусклым блеском запыленного зеркала заиграла вода.
Процессия вышла к берегу озера, поросшего пышным кустарником и густой травой. В воздухе кружили птицы. Слева, далеко отступив от воды, поднимались скалы, в вышине они незаметно переходили в обледенелый кряж, который уползал по границе озера и на той, невидимой стороне смыкался с белым оскалом дальних хребтов.
Широкий зеленый луг разделял подножье горы, усеянное крупными обломками камней, и оловянную гладь озера, которое на фоне слепящей зелени травяного ковра выглядело легким серым покрывалом, накинутым на долину. Буйные небывалые травы подступали прямо к кромке воды и обрывались возле застывшей глади, точно отрезанные ножом.
У подножья горы копошились человеческие фигуры, бродили яки, козы, овцы, с веселым лаем носились собаки. Нигде никаких построек. Но над всем мирным пейзажем разверзлась чудовищная пасть громадной пещеры. Она словно готовилась проглотить и загадочно-угрюмые воды, и пышную растительность, и людей. Исполинским глазом циклопа светился у входа в пещеру огонь большого костра, горящего странным синеватым пламенем.
Здесь, в недосягаемой высокогорной долине, на берегах Теплого озера жили последние огнепоклонники, немногие из уцелевших приверженцев учения Зороастра, легендарного пророка, основателя древней религии персов и всех среднеазиатских народов. Сама религия давно рухнула, не выдержав противоборства с исламом, когда во времена страшного мусульманского нашествия под копытами арабских лошадей пали растоптанными и прошлая гордая слава Персии и святилища зороастрийцев. Но и после арабского завоевания понадобились еще многие столетия, прежде чем время смогло вытравить из сознания людей вдохновенные пророчества Зороастра.
Сотни раз огнепоклонники поднимались на священную войну против арабских поработителей, и каждый раз побежденные, отступали все дальше и дальше в безлюдные пустыни и горы, пока ущелья Памира не стали их последним оплотом. Тут, в глубоких тайниках пещер схоронили они и сберегли священную книгу зороастрийцев — Авесту. Слепой старец был верховным жрецом последних зороастрийцев, один из немногих, кто имел доступ к сокровенным подземным тайникам и знал проход по пещерному лабиринту к месту, где хранился драгоценный список легендарной Авесты.
Суровые нелюдимые огнепоклонники, загнанные в ущелья и ледники Памира, не выродились, как это обычно бывает, в фанатичную секту юродствующих кликуш. Религиозные традиции довлели над общиной, но не настолько, чтобы убить в людях все человеческое. Смысл своей жизни горные отшельники видели не в бездумном соблюдении формальных предписаний ритуала, а в сохранении для потомков священной книги знаний.
Никто, кроме главного жреца, не имел права покидать тайного убежища. Раз в три года он спускался в ущелье, объезжал по заброшенным горным селениям немногих сторонников зороастрийцев, чтобы отобрать детей, предназначенных для воспитания в общине хранителей Авесты, дабы впоследствии стать стражами негасимого священного огня на берегу Теплого озера. Преданные последователи огнепоклонников каждое лето приводили караваны с припасами и намеченными жертвами к водопаду, и плетеная корзина бесшумно уносила плачущих младенцев в неприступную высь.
Однажды шейх исмаилитов Хуршах проведал, что верховный жрец богоотступных зороастрийцев вновь спустился с высоких гор в долину Пянджа. Слуги Хуршаха устроили засаду на безлюдной тропе, перебили охрану, схватили памирского старца и доставили в замок шейха. Но напрасно вероломный Хуршах пытался склонить жреца-огнепоклонника на свою сторону и выведать тайну священной пещеры — ни посулы и уговоры, ни изощренные восточные пытки не возымели действия. Ослепленный, изувеченный старец хранил молчание и был обречен заживо гнить в глубоком подземелье горного дворца…