«Спустился?» — раздался сверху властный голос жреца.
«Да», — с беспокойством ответил королевский посол.
«А теперь глянь, что станется с тем, кто пожелает быть бессмертным», — торжествующе и зловеще проговорил слепой маг, почти невидимый в темноте, и неожиданно крикнул что-то на неизвестном гортанном языке.
И тут же вода в озере забурлила, заклокотала, всплеснулась дрожащей волной и из облака пены, пузырей и брызг возник ужасающий лик сатаны.
Омерзительная змеиная морда, покрытая отвратительной чешуей, которая местами отставала от кожи и топорщилась, как у дохлой рыбы. Чудовищная безгубая пасть с мертвенным оскалом. Меж редких истертых зубов проглядывал черный слюнявый язык. Немигающие, налитые кровью глаза смотрели жадно и недобро. Глубокие, близко посаженные ноздри на конце тупой морды хлюпали и шипели, расширяясь при вдохе и сужаясь при выдохе. От низко надвинутого лба шел, исчезая в воде, гребень из наростов, острых шипов и бородавок. Морда тяжко вздохнула, потом жалобно всхлипнула и вдруг, открыв во всю ширину бездонную зубастую пасть, нечленораздельно и сдавленно рявкнула, распространяя смрадное холодное дыхание. Это было последнее, что увидел и запомнил Альбрехт Рох. Голова пошла кругом, ноги подкосились, и он, потеряв сознание, рухнул на каменные плиты.
Неизвестно сколько времени провел он в беспамятстве. Когда очнулся — вокруг не было ни подземной пещеры, ни слепого мага, ни устрашающей морды дьявола. Альбрехт Рох лежал у подножья черной стены вблизи ревущего водопада. Над ним склонились угрюмые бородатые лица погонщиков яков, а вверх, к далекому краю пропасти уплывала пустая плетеная корзина.
Глава V
Конный отряд
Керн прервал чтение и захлопнул древнюю книгу так, что хрустнул переплет и пахнуло кислым запахом отсыревшей кожи.
— Вот так, — заключил он. — Что скажете?
— Удивительно, — прошептал я, с трудом возвращаясь к реальности.
Бесхитростный, неторопливый рассказ средневекового монаха захватил и увлек меня с первых же слов. Я настолько зримо представлял каждый шаг францисканца, что казалось, будто меня самого увлекли в таинственные недра гор и долго водили по неведомому лабиринту. Волшебные сказки, старинные саги и фантастические повествования может по-настоящему любить лишь тот, кто умеет хотя бы на мгновение поверить в реальность происходящего. Я видел, слышал, чувствовал, осязал — и гнетущую тесноту подземных коридоров, и бесшумные движения слепого жреца, и высокие своды пещер, и парное дыхание Теплого озера, и даже дьявольский лик сатаны глянул на меня так пронзительно и кровожадно, точно перед глазами ожила вдруг икона или церковная фреска.
— Удивительно, — повторил я, отгоняя прочь наваждения.
— Это еще не самое удивительное. Главное — впереди, — сказал Керн и протянул мне увесистую рукопись. — Попробуйте-ка почитать дальше. Справитесь?
Я знал, что главное — еще впереди и поборол нерешительность.
— Давайте. Попытаюсь прочесть. Смогу, наверное, по слогам — как Варлаам у Пушкина. А вы?
— Схожу к машине. Принесу поесть.
Когда Керн углубился в лес и быстро исчез за стволами сосен, я принялся осторожно перелистывать толстые пергаментные страницы самодельной книги. Поначалу я с трудом разбирал текст. Латинские слова кое-где были выписаны четко, почти с каллиграфической виртуозностью (видно, что монах тщательно обдумывал здесь каждую фразу). Но в большей части побуревшие от времени страницы были сплошь исписаны мало разборчивым почерком. Буквы торопились, набегали друг на друга, точно не поспевая за мыслью автора. Неровные строчки заползали то вверх, то вниз.
Постепенно я освоился со скорописью Альбрехта Роха, и полностью переключил внимание на осмысливание содержания. Продолжение повествования быстро захватило меня. Мысль, почти не испытывая неудобства из-за несовершенного знания языка, вновь перенеслась в далекий XIII век, и над моей головой нависли глухие стены памирского ущелья…
Измученные, обессиленные без свежего корма, яки еле переставляли ноги. Караван тащился медленно и скорбно, как похоронная процессия. Временами движение почти замирало: караван растягивался на сотни локтей, и тогда быки вообще отказывались идти вперед. Лишь после долгих понуканий и побоев погонщикам вновь удавалось сомкнуть строптивых яков в послушную и маневренную цепочку. Но не надолго. Проходил час-другой, и все повторялось заново.