Промышленные зоны Северного округа быстро превратились в зону боевых действий. Бойцы спецназа палили наугад в неясные тени, мелькающие в удушливых клубах дыма, рычащие броневики носились по переулкам, стрекотали пулеметами, а вослед им ползли хищные танки, повременившие до поры использовать главные орудия. Первые минуты боя никто из бойцов не знал, с кем и по какой причине сражается. А когда стало ясно, спецназ плюнул на предостережение командиров не открывать огонь, не забывать, что вокруг — населенные районы города. Спецназ одурел, палил направо и налево во все, что движется либо просто мерещится в дыме.
Бронетранспортеры и армейские танки — единственные на четвертый час боев машины — сносили на своем пути автомобили и какие-то непонятные завалы, хрустели колесами по стеклянному крошеву, без тени смущения переезжали по телам людей и ужасных существ и постоянно в кого-то стреляли. Стрелки на пулеметах при полной боевой защите истекали потом от напряжения, страх они перестали чувствовать уже давно. Многие из бойцов предпочли погрузиться в состояние некоей прострации, когда сохраняется способность четко выполнять приказы и истреблять чудовищ, но пропадает эмоциональный фон и желание анализировать. В моменты крайнего физического и психологического стресса мозг отключает все, что мешает выполнению единственной задачи любого живого существа — выжить во что бы то ни стало.
Давно исчезло централизованное командование, патрули милиции и армейские отделения действовали самостоятельно, без согласования. Нередко бойцы ОМОНа вступали в перестрелку с пехотинцами, сдуру совершенно позабыв, что враг — истинный враг, напавший на город — не использует огнестрельное оружие. Быстро бои перешли и в другие округа, в другие районы города, достигли центральных улиц и проспектов. С расположенных неподалеку военных баз спешно подтягивались дополнительные армейские подразделения, была поставлена на ноги вся милиция, полиция и иные структуры, способные отстреливаться от врага. Очень скоро бойцы поняли, что ведут битву не за спасение горожан, а за удержание позиций. Дома, многоэтажные высотки, битком наполненные жителями, впавшими в жуткий ужас от творящихся на улицах дел, нещадно обстреливались танками и налетевшей откуда-то вертолетной группой. Зачем, по какому приказу, ради чего солдаты вели огонь по жилым массивам, никто так и не узнает.
Горожан даже не пытались эвакуировать. Во всяком случае — централизованно. Пожарные расчеты и медицинские бригады, с ревом сирен носящиеся вперемежку с танками и бронетранспортерами, пытались увезти прочь хотя бы кого-то. Обезумевшие от паники и стрельбы жители метались по дворам и дорогам, сотнями гибли под колесами, под пулями бойцов, лишь немногие сохранили способность мыслить и самостоятельно пытались эвакуироваться подальше от горящих кварталов. Через четыре с половиной часа у всех на устах было лишь одно слово: «война». Но еще немногие, очень немногие знали, с кем же ведутся бои. Львиная доля очевидцев и участников сражения считала, что на город напали финны. Кто пустил такой нелепый слух, тоже останется вечной тайной.
Практически весь Северный округ вскоре превратился в один огромный пожар. Там все еще шли бои, там все еще носились ошалевшие, напрочь безумные жители, но округ считался проигранным. Уцелевшие армейские части старались отойти на юг, под прикрытие начавшей свою работу артиллерии…
Залп реактивных установок превратил кварталы в настоящую, неподдельную Преисподнюю. Зачем? Кто отдал приказ? Как могли солдаты стрелять по жилым массивам? Миллион вопросов останется без ответов после войны, лишь начинающейся ныне. Гудящие винтами вертолеты помчались разведывать местность обстрелянных зон, следом вновь двинулись в наступление танковые подразделения и пехота под прикрытием БТРов. Ни о чем не думающие, впавшие во власть битвы солдаты шли уничтожать ненавистных уже финнов…
Спустя сутки бои в городе прекратились. Стало кристально четко ясно: ни финны, ни кто бы то ни было из ближайших соседей России не причем. По городу поползли страшные слухи о демонах, пришедших прямиком из Преисподней, и слухи регулярно подтверждались появлением странных существ то в одном, то в другом районе города. Так же стало известно, что фантасмагория творится не только здесь, но и в других городах, странах, на других континентах.
Тревожное сообщение принесло весть о том, что между Индией и Пакистаном вспыхнул конфликт, повлекший за собой применение ядерного оружия. Затем люди узнали, что российские корабли атаковали тихоокеанское побережье США крылатыми ракетами. С ядерным зарядом. Война набирала обороты, чудовищный маховик вращался все быстрее и быстрее, и вот уже баллистические межконтинентальные ракеты «Тополь» накрыли ядерными грибами Пхеньян и Пекин. Россия вступила в войну с Китаем.
Мало кто из россиян к концу первой недели после вторжения инферно знал об истинном положении дел в мире. Мало кто догадывался, что десятки стран по роковому стечению обстоятельств оказались втянутыми в войну, глобальную и разрушительную.
И никто до сих пор не знает, чьи именно ракеты ударили по территориям России, по крупнейшим городам, сметая в ядерном вихре миллионы людей…
ГЛАВА 6
Сатана? Дьявол? Люцифер?
Имена главного демона, Аида, властелина подземного царства мертвых, царства ужаса и расплаты за грехи жизни. В него кто-то верит, кто-то не верит, как и в Господа Бога. И это дело каждого: верить или же нет. Религия, вера, оплот человеческой души не может быть навязанной, выбитой из-под палки, она лишь духовный путь ищущего, стремящегося познать и уразуметь. С момента рождения человек получает единственное самое ценное и неотъемлемое право своей жизни: право выбора. Не рок, не пресловутое стечение обстоятельств, не фортуна и не высшие божественные силы творят судьбу человека. Нет. Он сам ее творит, сам. Собственными словами, поступками, действиями, даже мыслями. Он выбирает из двух зол, из трех дорог, из миллионов и миллионов возможных вариантов лишь тот единственный, который считает нужным, необходимым, верным. С самого рождения это право закреплено за человеком, как факт его существования. И никто, даже Бог, не должен лишать сего права. Ибо свобода деяния, мысли и чувства — высшее благо.
Когда человек по-настоящему свободен, он не станет творить зла. Свободная душа устремится в сферу созидания и творчества, воспрянет голосами песен и звонкими руладами мелодий, возвысится на недосягаемые небесные высоты и в свободном, стремительном полете будет гнаться за горизонтом, зная, что никогда ей не догнать горизонт, но радуясь тому. Свободная мысль выберет своей дорогой познание и совершенствование, пытливый разум, не принимающий лишь созерцания, заглянет в самую суть вещей, в глубокие колодцы тайн природы, и, не найдя достаточных ответов, заглянет еще глубже. Деяние же, ведомое парящей в океане свободы души и жаждущего информации разума не может быть злым, разрушительным, негативным. Да, если разум лишить связи с душой, то последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Наоборот — тоже. Разум без души — это вивисектор Моро, не осознающий зла в своих деяниях, ибо не принимающий само понятие «зло». Душа без разума — вздыхающий Нарцисс, зациклившийся на круговой программе самосозерцания. Лишь в прочной связке, в гармонии душа и разум способны воистину творить чудеса, ведь изначально они чисты, непорочны и свободны.
Если ограничить свободу человека, он станет творить зло. Лишь в этом единственном случае человек творит зло.
Поэтому религия, вопиющая о добре и справедливости, не может ограничивать человеческой свободы выбора, не может навязывать самую себя душе и разуму. Не может и не должна. Религия из-под палки — это религия мертвецов. Непонятно мне, как можно рассуждать о дарованной свыше свободе, тут же рассекая мечом предыдущие построения заповедями и запретами; как можно порицать любовь духовную и телесную, ведь то не зло и порок есть, а созидающая светлая сила. Зло порождает зло, гласит древняя поговорка. Но мне кажется, что зло порождается ограничением первородной, принадлежащей тебе по праву рождения свободой.
Я не верил в Бога ни раньше, ни сейчас. Демоны, исчадия Ада, кошмарные твари, выползшие из преисподней, как разбегаются тараканы и разлетаются жирные мухи от потревоженной зловонной мусорной кучи, были для меня лишь метафорой, образным выражением пожилого человека, набожного, на шее которого висит серебряное святое распятие. Логика проста, как линия в школьной тетради: раз нет Бога, то нет и Дьявола, а раз нет Дьявола, то нет никакой Преисподней, раз нет Преисподней, то неоткуда взяться чертям и бесам, которых, впрочем, все равно нет также. Петр Васильевич может верить — для него все эти метафизические студни не менее реальны, чем я, сидящий напротив, пытающийся размышлять о бытие, хмурящий лоб от натуги и вновь давшей о себе знать боли в простреленном теле. Его слова убедительны, ведь он видел их сам, видел этих демонов, за шесть недель превративших Землю в пылающий и бурлящий котел смерти, натравивших брата на брата, государство на государство, народ на народ. Он видел их, виновников разрушений и хаоса, видел в образе мифических, апокалиптических существ.
Он видел то, что хотел видеть.
Я не могу принять рассказ о прорыве некоего инферно, что по-английски, по-немецки и по-итальянски означает одно: Преисподняя. И не потому даже, что я нерелигиозный человек, атеист по образу жизни, даже не крещеный. А потому, что мир, доставшийся мне, как хотелось бы думать, вместе со свободой, мир сей слишком скучен, банален и обыден. Даже война, пускай глобальная — не верх моей фантазии, а фантазия у меня скудна и фактически безынициативна. Пресный вкус имеет жизнь на Земле, в этой забытой всеми богами Универсума реальности; пресный вкус и цветовую палитру лишь из серых оттенков имеет все, окружавшее меня до той минуты в метрополитене. Странный человек с бездонными черными омутами глаз, с тянущимися ко мне прядями лохматых волос, с непонятным желанием выкинуть меня из поезда — вот первое «чудо», что довелось мне увидеть за свои двадцать четыре года бренности. А ведь сколько нелепых слухов плодится, сколько ничем не доказанных событий якобы творится рядом со мной, совсем близко, настолько близко, что, кажется, поверни голову, смести взгляд в сторону, и ты уже увидишь зависший в нескольких метрах над землей НЛО, а дальше, если присмотреться, ты заметишь в небе стаю не людей, но крылатых ангелов, а в ближайшем парковом пруду заплещется прекрасная русалка. Очень нелегко дается принятие горькой правды: чудес не бывает. Еще будучи ребенком человек осознает это, черствеет, теряет блеск глаз, становится такой же серостью, как окружающее его пространство.
Но парящая под облаками душа противится отсутствию чудес. Душа жаждет переживаний, ранее непознанных. Свою жажду выказывает и разум, отягощенный лишь молчаливым созерцанием. И человек отправляется на поиски чудес. Он находит молекулу вещества, вертит ее и крутит так и сяк, пораженный собственной находкой, но то расценивает лишь как веху на пути к чуду, как километровый столбик, проскочивший вдруг мимо бегущего по шоссе автомобиля. Значит, путь не кончается, значит далее, за теми холмами, за горизонтом — истинное чудо! И вот молекула распадается на атомы, поразительные по своему строению, возбуждающие еще большую жажду познания. Атомы в хороводе энергии открывают человеку свое строение, субатомные частицы, настолько ничтожные, что регистрировать их могут лишь сверхсложные приборы и установки. Субатомные частицы — это последний километровый столбик на обочине? Разве? Нет же, ведь дорога все еще стелется под колесами автомобиля, все еще поют шины песню с заманчивыми, трогающими тончайшие струнки души словами! Субатомные частицы распадаются на составляющие, постигнут новый уровень мироздания, проделана колоссальная работа!