– Конечно, ждет, – отвечаю с улыбкой, хотя на самом деле не знаю ответа и вряд ли когда-нибудь узнаю.

Ехать долго, целых полтора часа. Казалось бы, поразмышлять можно о разном. Но в голове странно пусто. Вова, как же ты там?..

Когда высокий дородный полицейский ведет нас к помещению для свиданий, Лена с любопытством озирается по сторонам. Наверное, за полгода забыла, как тут и что. Завидую. Хорошо быть ребенком.

– Вы к кому? – тихо и бесцветно бубнит мужеподобная женщина в фуражке, которой нас передал провожатый.

– К Владимиру Зубову, – отвечаю ей в тон. Пусть тоже ушки поломает. Может, научится говорить громче.

Дама глядит недовольно, если не сказать сердито.

– Вас что, не предупредили?

– О чем?

– О чем, о чем… Чтобы не приезжали! – с нескрываемой злостью бросает «полицайка». По-другому и не назовешь. – И ребенка чтоб зря не таскали! Нечего тут детям делать!

– Вы не кричите, – ледяным тоном выдавливаю, ощущая неприятный холодок в районе живота. – Лучше нормально все объясните.

– Умер ваш Зубов. Повесился вчера. Так что уходите.

Слова иногда оглушают даже сильнее, чем удары.

– Что? – тупо переспрашиваю, чувствуя, как пол под ногами становится мягким, как наполовину сдувшийся батут.

– Вы что, глухая? Повесился он. Вчера. В морг уже увезли. Вам позвонят, когда можно будет забрать. Уходите, я вам говорю! И вот это… – она нервно порылась у себя в столе, – заберите! – И бросила передо мной фотографию Лены, внизу которой было мелко нацарапано: «не надо больше».

– Мама? Мама? Папа умер? Да? – испуганно лопочет Лена, когда я неловко тащу ее по полутемным коридорам к выходу. – Он уехал, да? Далеко?

Малышка, как же тебе везет, что ты еще не понимаешь.

– Далеко. Очень далеко, милая.

«Умер ваш Зубов. Повесился вчера. В морг уже увезли».

«Не надо больше».

Иногда слова оглушают даже сильнее, чем удары. И такие слова обычно въедаются в душу на всю оставшуюся жизнь.