Глава 19

Продается

Теперь, когда Оливер поцеловал меня, я чувствую себя неуязвимой. В школе я смело смотрю обеим Рейчел прямо в глаза. Не могу передать, какое это приятное чувство. Как глупо с моей стороны было пытаться с ними помириться. Мы с Жанин садимся в столовой за столик напротив Рейчел. Перед ними стоят йогурты и маленькие пластиковые чашечки с дольками мандаринов. Мы едим куриное филе. Когда мама умерла, только еда напоминала мне, что я все еще жива. Все думали, будто аппетит должен был пропасть, но я чувствовала себя обескровленной, и ела больше, чем обычно. Многие пытаются заглушить едой тоску, но для меня она стала необходимостью. Думаю, все девочки в этой столовой будут переживать из-за еды и веса, когда станут постарше, но зачем беспокоиться раньше времени? Наш обмен веществ сейчас работает с бешеной скоростью, большая часть из нас напоминает кроликов из рекламы «Энерджайзер», так что какой смысл сходить с ума из-за еды? Рейчел даже не допивают свой йогурт.

Я знаю, у Жанин есть определенный опыт взаимоотношений с мальчиками, так что после обеда, пока мы ждем школьного собрания, принимаюсь ее расспрашивать.

– А почему ты спрашиваешь? Все еще сходишь с ума по соседу?

– Да. Мы вчера поцеловались! Он такой милый.

– Молодцы. Только держись подальше от хот-догов.

Я улыбаюсь. Мне нравится в Жанин ее чувство юмора. Ей хватило ума понять, что она сделала ошибку, но теперь надо жить дальше. Жанин может посмеяться над собой, значит полдела уже сделано. Странно, но она говорит, чтобы я не торопилась и была полностью уверена, что это мне нужно.

У нас в школе есть девочки, которые носят дурацкие браслеты и постоянно говорят о воздержании. Честно говоря, мне они кажутся жуткими. Даже учитель по здоровому образу жизни говорит, что это наш выбор и мы должны всегда быть уверены в безопасности и знать о возможных последствиях. Помимо тех девочек, почти все в нашем классе уже как-то экспериментировали. Я знаю, что в этом вопросе несколько отстала от прочих, но не считаю себя синим чулком. Когда мама умерла, мне было не до этого, и я временно сошла с дистанции.

Начинается собрание. Выступают африканские танцоры и барабанщики. На них красивые яркие костюмы, движения свободны и естественны, как у диких животных. Впрочем, они не способны отвлечь меня от мыслей об Оливере. Он такой мягкий и заботливый, мне с ним хорошо. Благодаря ему вся эта затея с сообщениями кажется по-настоящему важной. Мне нужно понять, что произошло в вечер смерти мамы, и недостающее звено во всем этом – Коул. Не знаю, что я в итоге выясню, но Оливер будет в этот момент рядом.

Танцоры встают в круг, а потом поднимают руки, образуя экзотический цветок. Я понимаю, что мне бы хотелось рассказать маме об Оливере. Она была не совсем обычной мамой. Мы с ней разговаривали как подруги. Она никогда не читала мне морали, ей хотелось, чтобы я научилась думать своей головой и справляться с трудностями. Мне всегда становилось легче после разговора с ней независимо от темы. Разумеется, мы спорили и ссорились, но довольно редко. Я могла ей все рассказать. Несмотря на то что Жанин тоже неплохо справляется с этой ролью, я в очередной раз остро чувствую, как мне не хватает мамы. Я незаметно вздыхаю. Это чувство оставит меня хоть когда-нибудь?

По дороге домой я захожу в мамину студию. Уборщица, завидев меня, тянется за тряпками и моющим средством, но я останавливаю ее:

– Нет, gracias.

Поднявшись наверх, включаю мамин ноутбук, и меня вновь приветствует знакомое фото. На мне фиолетовая водолазка, о существовании которой я не помню. Думаю, она не моя. Мы каждый год снимали дом в Нантакете, и иногда предыдущие жильцы оставляли там вещи, которые мы брали себе. Интересно, где теперь хозяйка этой водолазки?