Джулиан встречает меня на платформе, и мы идем в булочную без вывески. В переулке, рядом с gellateria[11]. Мы садимся на пыльный бордюр, и я рассказываю, как съездила: об Оливере и его отце, о мальчике-скейтере, о латышской молитве и о Дарии с ее загадочной красотой.

– Судя по всему, поездка удалась, – подводит итог он.

– Понимаешь, есть одна проблема: думаю, я люблю Оливера, но понимаю, что слишком мала для этого.

– Милая! Если у тебя есть сердце, значит ты можешь влюбиться.

– Может быть, но я думаю, не стоит торопиться.

– Маленькими шажочками, – советует он, выскребая ложечкой остатки йогурта из своей чашки.

– Кстати, думаю, я наконец отпускаю ее. В смысле маму.

– Что ты имеешь в виду?

Мимо нас проходит пожилой человек с пакетом булочек из пекарни. Он широко улыбается мне.

– Я бросила ее телефон в Сену. С моста, который она так любила.

Он странно смотрит на меня.

– Я оставлю вещи, которые дал мне Ричард, и со временем прочитаю ее книгу, но мне хочется избавиться от этого груза, понимаешь?

– Хорошо сказано, я тебя понимаю.

– Хреново, что ей пришлось умереть. Что она врала отцу, что она больше никогда не посмотрит на меня так, будто я единственный человек на свете. Но сейчас я просто хочу жить. Я хочу фотографировать, проводить время с Оливером, путешествовать, учить Тайла хорошему и помогать отцу в его творчестве, потому что он счастлив, когда занимается своими фильмами.

Мы встаем и отряхиваем штаны.

– Кстати, я хочу чтобы ты знала: я горжусь тобой. И Ричард тоже.

– Честно говоря, эта поездка открыла мне глаза на многое. Мне понравились ваши друзья, ваш дом, все. Вы оба так добры ко мне, и, что еще важнее, вы говорите со мной, как со взрослой.

– Ну да, – говорит он и обнимает меня за плечи, – тут в Европе нравы посвободнее.

Тем вечером Джулиан и Ричард идут в гости, а я расслабляюсь, глядя европейское MTV и поедая темный шоколад. Прежде чем лечь, я иду в кабинет к Ричарду и пишу письмо отцу.