Не обращает он внимания на дары, не прельщается золотом, разлучает матерь с детьми ее; и они остаются сирыми, лишаясь ее сообщества.
Нимало не щадит он прекрасных, нимало не милует сильных, губит красоту лица и в гной обращает ее в шеоле.
Опаляет привлекательный цвет кожи, и красота тела исчезает мгновенно; мраком покрывает свет очей, заграждает слух глухотой.
В смрад превращает всякое убранство, все украшения попирает во гробе, всякие уста заставляет взывать: «Увы!» Всякий голос облекает болезненностью.
Вот наследие, какое оставила нам, умирая, праматерь наша Ева! Вот рукописание долгов ее, по которому смерть взыскивает рост[109].
Вот дом, построенный нашей праматерью. Это – гроб, тьма, мучение! Вот брачная сень, какую падшая праматерь уготовила и снарядила дочерям своим!
Вот постланное ей ложе; на нем тела умерших относят ко гробу. Вот путь, какой проложила нам Ева; не ходит по пути этому ни один живой.
Эта стезя, протоптанная нашей праматерью, ведет отшедших во гроб. Теперь смотрите и вникните, подруги, что приобрела я от жизни.
Что, кроме грехов, беззаконий, геенского огня, тьмы и мучения? Все украшения остаются в стыде, все убранства приведены в оцепенение.
Сняты с меня дорогие цепи; смерть не любит никаких нарядов. Эти одежды, которые с трудом готовила я сама себе, потеряли цену и стали ничто.
Расстроилось, в беспорядок пришло сплетение и убранство волос. Прочь от меня, обольстивший меня мир! Не знала я его лживости!
При моем вступлении в него не сказал он мне: «Со временем оставишь ты меня». Не замечала я его превратности, не замечала, что смерть заставит его молчать.
Не думала, что погибнет для меня со временем эта, обольщавшая меня, приукрашенная персть. Пусть же с ним остается вся нечистота, какой сквернила я себя!
Видела я, что мир привлекателен и прекрасен, как цветок в весенний месяц, и не подумала, что придет время, когда сожжет его летний зной.
Как цветок, обольстил и вовлек меня мир в сеть своей юностью; как приманку рассыпал передо мной серебро и золото, и уловил меня, как голубку.
Все, что приобрела я, за чем гонялась, далеко от меня стало в день смерти; красота, которая манила и увлекала меня, истлела с приближением смерти.
На время только данная доброцветность тела прошла и сложена в землю; на юность, так пламенеющую любовью, на детство, столь любезное, налегло ярмо смерти, чтобы все это погрузилось в шеол.
Поэтому всякая, если любит наряжаться в одежды свои, пусть придет в стыд, смотря на меня.
И если величается она убранством своим, пусть взглянет на меня и облечется в сетование.
Если привлекательна она лицом, обвораживает статностью тела, пусть в гнилости моей ищет красоту свою, потому что и она также вскоре сотлеет.