Дарлинг задумался.
— Всегда, когда я слышу разговор о чудовищах, — сказал он, — я вспоминаю о «Челюстях». Люди забывают, что «Челюсти» — художественный вымысел, а это, говоря другими словами... ну, вы знаете что... дерьмо, простите за выражение. Как только вышла эта кинокартина, капитан каждого судна, начиная отсюда и заканчивая Лонг-Айлендом и Южной Австралией, принялся фантазировать о тридцати-, сорока— и пятидесятифутовых белых акулах. Я завел себе правило: когда кто-то рассказывает мне о твари размером с трактор с прицепом, я сразу же уменьшаю это на треть или вполовину.
— Весьма здравое суждение, — согласился Тэлли. — Очень здравое. Но...
— Но, — продолжая Дарлинг, — что касается этого зверя, мне кажется, что, когда вы слышите рассказы о нем, правильным будет ничего не уменьшать. Правильным будет, наоборот, все удваивать.
— Именно, — подтвердил Тэлли. Его глаза сияли, и он наклонился к Дарлингу, как будто обрадовавшись, что нашел родственную душу. — Я уже сказал вам, что я малаколог, но моя специализация — теутология, изучение кальмаров, особенно архитеутисов — гигантских кальмаров. Я провел жизнь, изучая их. Я пользовался компьютерами, строил диаграммы, препарировал ткани их плоти, нюхал ее, пробовал на вкус...
— Пробовали? Какой же у нее вкус?
— Аммиака.
— А живого когда-нибудь видели?
— Нет, а вы?
— Никогда, — ответил Дарлинг. — И мне бы хотелось, чтобы так и осталось впредь.
— Чем больше я изучал их, тем больше убеждался в том, как мало знает человек о гигантских кальмарах. Никто не знает, до каких размеров они вырастают, до какого возраста живут, почему иногда попадают на мели и море выбрасывает их мертвые тела... даже сколько существует их видов: одни говорят, что три, а другие утверждают, что девятнадцать. Это классический пример старой пословицы: «Чем больше знаешь, тем больше понимаешь, как мало знаешь на самом деле». — Тэлли оборвал себя и в смущении добавил: — Простите, я увлекся. Я могу сказать об этом кратко, если вы...
— Продолжайте, — отозвался Мэннинг, — капитан Дарлинг должен знать.
«Они подбивают меня, — думал Вип, — они охотятся за мной, раздразнивая, будто я голодный марлин».
— У меня есть теория. Не хуже других и даже получше некоторых. До середины прошлого столетия никто особенно не верил в существование архитеутиса или вообще каких-либо гигантских головоногих. Несколько случаев, когда их видели, сочли за бред потерявших разум моряков. Но внезапно, в семидесятых годах девятнадцатого века, они стали появляться намного чаще: их видели, они оказывались на мелях и даже нападали на суда, и...
— Я читал об этих случаях, — сказал Дарлинг.
— Дело состоит вот в чем: было так много очевидцев, что люди впервые поверили в существование гигантских кальмаров. Затем все снова затихло до начала девятисотых годов, когда по неизвестной причине их стали обнаруживать вновь, были случаи их гибели на мелководье. Меня заинтересовало, есть ли в этом какая-то закономерность, поэтому я стал собирать все сообщения об их обнаружении и гибели на мелях. Я ввел эти материалы в компьютер вместе со всеми данными о значительных погодных изменениях — изменениях в направлении течения и тому подобное — и запросил компьютер найти какой-нибудь ритм или смысл всего этого. Компьютер выдал заключение, что закономерность в обнаружении и гибели на мелях гигантских кальмаров есть. Эти ритмы совпадают с циклическими отклонениями в ветвях Лабрадорского течения, огромного потока холодной воды, который омывает все Атлантическое побережье. Большую часть цикла архитеутис никогда и нигде не встречается, ни живой ни мертвый. Но в течение нескольких первых лет цикла по какой-то причине — температура воды, запасы пищи, не могу сказать, что именно, — это животное появляется.
— Какова продолжительность цикла? — спросил Дарлинг.
— Тридцать лет.
— И последний цикл начался в... — Он уже знал ответ до того, как слова слетели с его губ.
— В тысяча девятьсот шестидесятом.