– Из школы звонили, – вздохнула она.
– Первой позвонила мама Брайана Баттерсби, – поправил отец. Он никогда не умел разговаривать строго. Сейчас он просто злился. – Ты не представляешь, чего она мне наговорила. А потом уже позвонили из школы. Завтра тебя вызывают к директору. Олли, ты же могла нанести этому мальчику серьёзную травму.
– Нет, не могла! – возразила Олли, приподнявшись на диване. – Камешек был совсем маленький. И вообще, они обижали Коко Цинтнер. Ты же сам говорил, что надо помогать другим!
Папа отложил лопаточку, которой мешал соус, подошёл к дивану и сел рядом. Ну вот, теперь он будет строить из себя понимающего отца. Её бесило, когда с ней разговаривали
– Олли, – сказал папа. – Я очень рад, что ты пыталась кого-то защитить. Но не надо смотреть на меня с такими невинными глазами. Всегда ведь можно выручить друга таким образом, чтобы потом не пришлось никому зашивать голову, и ты это прекрасно знаешь. Даже если Брайан вёл себя как маленький гадёныш. В следующий раз пожалуйся учителю, останови обидчиков словами, закидай их математическими формулами. Включи своё богатое воображение, ну же! – Он шутливо постучал ей по лбу. – Завтра, юная леди, вас прямо с утра ждёт к себе директор. Если верить маме Брайана, тебя теперь очень долго будут оставлять после уроков. – Отец смолк, затем добавил уже мягче: – Кстати, с самим Брайаном всё в порядке. Его мама считает, что он слишком несерьёзно относится к произошедшему.
– Ещё бы. У него башка дубовая, – проворчала Олли. – Ему бы и от целого кирпича ничего не сделалось.
– Не надо кирпичей, – сказал отец. – Да, ещё звонила мама Коко Цинтнер. Её дочка просила передать спасибо за то, что ты вступилась за неё. Похоже, остальные одноклассники не спешили ей помочь.
Олли промолчала. Теперь она уже жалела, что бросила камнем в Брайана. Коко Цинтнер ей совсем не нравилась, она была такая писклявая. Просто Олли не любила смотреть, как кого-то обижают. А сейчас ей хотелось поскорее поужинать и рассказать отцу про женщину у реки, но, похоже, момент был неподходящий. Не хватало ещё, чтобы её оставляли после уроков до Рождества.
«Ну, – подумала Олли, – если меня посадят в тюрьму за кражу книги, то после уроков оставаться не придётся». Но этот вариант её тоже не устраивал. Из огня да в полымя!
– Если так хочется что-нибудь побросать, – ласково продолжил отец, – может, вернёшься в софтбол? Тебя с радостью возьмут обратно в команду, чемпионка. Помнишь, какой ты выбила хоум-ран в прошлом…[2]
Олли напряглась.
– Не хочу.
Папа поднялся. Он уже не злился. Его лицо выражало лишь печаль, и это было хуже всего.
– Ладно, как скажешь, – вздохнул он, направляясь обратно к плите. – Не хочешь – не надо. Но, Олли, нельзя же прятаться в книгах до бесконечности. Вокруг есть другие люди, самые разные занятия, жизнь продолжается, и тебе пора…
Она так и знала, что папа скажет что-нибудь в таком духе.
– Что пора? – Олли вскочила на ноги. – Забыть? Ни за что! Даже если ты забыл. Что хочу, то и делаю. Ты мне не начальник.
– Я тебе отец, – возразил он. Его щёки, поросшие щетиной, побледнели. – Я хочу помочь, малыш. Мне тоже грустно, поверь, но я…
Олли не собиралась слушать дальше. Что угодно, только не это.
– Я не хочу есть, – сказала она. – Пойду спать.
– Олли…