Проснулся Хохолков в хорошем настроении. Портвейна влил в себя не то что бы много, но и не мало, так, в самый раз. Голова посему не болела. Утро не томило похмельем. Опять же, надо знать, что пить и с кем. И чем, конечно, закусывать.

– Да, вот это ноченька! Зинуля просто огонь! На грудь ее сколько раз глядел, все представлял, какая она! Надежды оправдались – упругие шарики! Размер – само то, в ладонь как раз помещаются. А соски? Как говорят и в книжках пишут – тугие бутончики нераспустившихся роз! Во как! Точно! О Таисии теперь вообще забыть придется, по случаю с Зинкой спать буду и все тут!

Потягиваясь, смачно и вкусно зевнув во весь рот, посмотрел на будильник – еще рано, шесть часов утра. Зинаиду вот только надо разбудить. Все хорошее кончается, эта ночь тоже. Будем ждать ноченьки следующей.

Хохолков осторожно обнял лежащую рядом теплую мягкую сонную Зиночку, поцеловал в лоб и висок, стал гладить ей волосы, игриво пришептывая нежные слова:

– Зина-Зинуля, солнышко мое, пора вставать, хватит спать. Вдруг моя ненаглядная женушка надумает раньше вернуться от матери и застукает нас здесь вдвоем, да еще в кровати, да еще и голыми. А пожить еще хочется, а?

Но она никак не реагировала на его попытки разбудить ее.

– Вот ведь чертовщина какая, как крепко спит, жалко, а надо будить, – подумал Хохолков. – И как только он упомянул черта, Зина, резко открыв глаза и оторвавшись от подушки, тряся головой, села на кровать и запричитала: «Вовочка, дорогой и любимый мой, это ты? Точно, ты, а не он? Мне это приснилось, причудилось или как? Я думала, что сошла с ума. Тронулась окончательно. Ты мне в свое пойло ничего не подмешивал, чтобы согласная я стала с тобой в кровать залечь? Признавайся, гад», – зло стала выговаривать Зина своему плохо соображающему ночному партнеру.

– Ты что такое несешь, дорогуша? Совсем сбрендила? Ничего я и никуда не сыпал, просто ты много выпила и вот… что-то и привиделось во сне. Кстати, а что было то, расскажи, – спросил Хохолков, чуть задумавшись и с сомнением глядя на испуганную и взъерошенную Зину.

– Что вот чуть раньше тебя я проснулась, повернулась к тебе, обняла и целовать потихоньку стала, а потом глянула в сторону, а там, в кресле, вдруг увидела незнакомого мужика. Правильнее сказать, субъекта. Как потом оказалось, волосатого, с бородкой и рожками. Спрашиваю как полоумная, мол, кто ты? А он отвечает мне спокойно так и буднично: «Как кто? Не узнала разве меня? Дьявол я. Людишки часто меня вспоминают в разное время по разным поводам и причинам…», – ну, как бы поговорил со мной немного, а я со страху и брякнулась в обморок.

– А о чем говорил?

Хохолков задал вопрос не задумываясь, чисто автоматически, так как не верил словам подруги своей.

– О жизни моей, о судьбе моей, что, мол, многое не так делаю. Ошибки допускаю большие и маленькие. По его разумению, это как бы и нормально. По другому не бывает. Промахи там и другие неприятности – это по его части. Но должен же быть какой-то там баланс между плохим и хорошим, иначе жизнь не такая яркая, не такая драматичная, безынтересная – вот примерно так мне впаривал мысли свои странные и порой мне не совсем понятные и разумеемые мною. Господь милосердный, о чем это я? Но это так и было: как гипнотизер, смотрит прямо в глаза и говорит-говорит… Так вот, он за это и выступает. Вертеться и кружиться все должно в жизни земной! Вихрем! Клубками добра и зла! За этим, говорит, и следит оттуда, сверху. И с Ангелами, этими ребятами-добряками, дебаты соревновательные по части понимания философии этой устраиваем. Так прямо и сказал – дебаты. Вот такими словами бросался. Спорят, спорят, но к единому мнению не придут никогда. Такая у них, видишь ли, миссия. Во! Напомнил так же, что день особый сегодня. Воскресенье. Не просто обычное воскресенье, а празднично-торжественное и очень ответственное. И она должна поступить по совести своей. Да, так и говорил про совесть и еще про сомнения какие-то, которые терзают. Кого же терзают, а? Забыла… Нет, вспомнила. Людишек терзают эти самые сомнения. И раз есть она, совесть, то пусть она и решает – на откуп все ей отдадим. А он проследит и выводы для себя сделает – прав был или нет в спорах и в этих самых дебатах. Короче говоря, полностью голову мне задурил своей дьявольской философией. Интересует его, кто же викторию одержит! А он со стороны наблюдать будет. А нас не людьми, а людишками считает – вот так, пренебрежительно! Иного мы, с его слов, и не достойны!

– Не понял, – ответил Володька. В чем необычность? День как день, выходной.

– Голосовать надо сегодня идти непременно! Точнее, решить для себя вопрос – идти к урнам вообще или нет? Говорит, что дальнейшая судьба поселка в наших же руках, а я до сих пор еще в кровати валяюсь голая, с томным взором, целую полюбовника своего. Утро уже, говорит, и хотелке моей пора бы насытиться да притихнуть до поры до времени. Вот он и посмотрит, как я поступлю. И ему, как представителю самых темных сил, интересно это несказанно. Просто разбирает от любопытства! И никаких отговорок быть не должно!

– Ему зачем все это? Какого черта он так заинтересовался судьбой дальнейшей нашего захолустья, – смешливо, но с опаской глядя по сторонам, изрек Хохолков. Правда, тут же осекся. – Он что, живет тут, прописан где или как? Хотя… я вот уже проголосовал еще в пятницу. И Таисия моя тоже.

Вдруг Вовка понял, что несет всякую околесицу, как будто случившееся с Зинкой было на самом деле.

– Не иначе, как какое-то влияние на головы и умы людские этого персонажа, полагаю, имеет место быть, – изрек Хохолков. – Как бы потустороннее. Как бы нам невидимое. Многие в это верят. Очень многие… Как думаешь, Зинуля, прав я?

Он долго и пристально, со смешанным чувством страха и сомнений, смотрел удивленными глазами на свою напарницу по постели, пытаясь понять одно – в своем ли уме Зинка? Сомнительно…

– Ты правду говоришь, что ли? Не шутишь про Черта, – спросил Вовка. Ему вдруг так захотелось, что бы Зина встала и ушла к себе домой и унесла с собой в голове весь этот бред. А вообще, однако, все это странно. Как-то не по себе Хохолкову стало. Озноб легкий прошиб, потрясло немного тело, как при простуде. Вроде знак какой ему подан был. Неожиданно, как гром среди ясного неба, из глубины комнаты, он отчетливо услышал вначале смешок, потом, словно растворенный в воздухе квартиры голос.

– Ладно, Зинаида, раз уж ты рассказала про меня своему красавчику, так тому и быть. Не злюсь я. Иначе не могла. Пусть знает и тоже о многом задумается.