Возницы сбились в огромную шумную кучу, напрочь растворившую в себе индивидуальность каждого из них. С чрезвычайно важным видом, будто он — человек, гордый нести столь тяжкое бремя обязанностей, поездной носильщик стал швырять дорожные сундуки и другую кладь своим собратьям на перроне. Пробираясь сквозь толпу, Хокер услышал за плечом голос:

— Вы не видели дилижанс в «Хемлок Инн»? В пансионат?

Он повернулся и увидел молодую женщину, устремившую на него взор. Волосы молодого человека взъерошила волна удивления, и уже в следующее мгновение он отвел глаза, опасаясь, как бы незнакомка не заметила, что он ее разглядывает.

— Ну как же, — ответил он, — думаю, мне не составит труда его найти.

Одновременно с этим его внутренний голос зашелся криком: «Однако! Вот бы ее написать! Какой взгляд, сколько в нем глубины, дна не разглядеть! С ума сойти можно!»

Он яростно заметался между возницами: наверняка этот экипаж где-то здесь.

Наконец молодой художник заметил какого-то человека, наблюдавшего за его метаниями с выжидательной ухмылкой на лице.

— Эй! — воскликнул Хокер. — Вы едете в «Хемлок Инн»?

Тот кивнул.

— Вот он, ваш экипаж, — повернулся живописец к молодой женщине, которая ответила ему улыбкой.

Возница усадил Хокера с вещами в глубь дилижанса. Тот сел и подался вперед, чтобы не пропустить волнительный момент, когда девушка появится в освещенном проеме дверцы. И она действительно появилась. За ней шествовали мальчуган, девочка, няня и еще одна молодая женщина, в которой можно было тут же узнать мать этих двух ребятишек. Коротким победоносным жестом девушка указала на экипаж.

Когда они удобно расположились на сиденьях, мальчик посмотрел на Хокера и тут же его узнал.

— Мне действительно стало больно, но сейчас уже прошло, — весело заявил он.

— В самом деле? — ответил Хокер. — Я не хотел, прости.

— Ерунда, чего уж там, — продолжал парнишка, храбро болтая ножками в красных кожаных гетрах, — я никогда не плачу, когда мне больно.

С этими словами он бросил многозначительный взгляд на сестренку, которая тут же надула в свою защиту пухлые губки.

Кучер забрался на козлы, бросил пристальный взгляд на пассажиров, сидевших наверху, и весело гикнул лошадям, которые задумчиво затрусили вперед. За дилижансом клубилась пыль, маячившие впереди зеленые холмы в вечернем воздухе казались спокойными и безмятежными, их заливали косые, золотистые закатные лучи, а лимонно-розовые тона на небе свидетельствовали о том, что солнце вот-вот спрячется за горизонт. В пути кучер, видимо знакомый здесь с очень многими, то и дело перебрасывался приветствиями с встречающимися по дороге людьми; голос у него был громовым.

Дети расположились напротив Хокера и теперь, как и положено, сидели прямо, будто прилипнув к подушкам. Их огромные глаза, казалось, оценивают молодого художника.

— Как думаете, в этих краях здорово? — спросил мальчик. — Лично я считаю, что да.

— Мне здесь нравится, — ответил Хокер.