Садыков сидел последним, у самой двери, а напротив — сержант Петренко, демонстративно засунув руки в карманы. Машины медленно поехали дальше. Вот уже и начался спуск к Рыжовскому большому пруду, сначала спуск был довольно отлогим, а внизу довольно крутым и сильно размытым потоками дождевой воды. Клишев вышел из машины, показал водителю КамАЗа, куда сдать задом и вернулся к «Жигулю», который остановился на самом верху, на удобной наблюдательной позиции.

КамАЗ, постоянно подтормаживая, начал спускаться, но внезапно заюзил на скользком спуске, затем стукнулся задним колесом о кочку. Садыков, зло прищурив глаза и оскалив зубы, резко толкнул бочку на сержанта Петренко. Та проехала по накренившемуся полу фургона и, падая, ударилась о металлический кант скамьи. Петренко успел отскочить в сторону. Раздался сильный удар. Шов бочки зазмеился тоненькой трещиной, лениво закурился желтоватый туман. Все двенадцать пар глаз находящихся в фургоне уставились на лежащую бочку, а КамАЗ все продолжал медленно сползать вниз. Потом, видимо, заднее колесо попало в яму, и машина резко остановилась. Поврежденная бочка ударилась о соседнюю, и вдруг как бы кто-то с силой развернул ее изнутри. На пол фургона хлынула темная жидкость, запузырилась, задымилась, вспыхнул огонь. Загорелась не только жидкость, но и с сильным хлопком вспыхнул газ, которым был заполнен фургон. Раздался вой заживо горящих людей.

Шофер КамАЗа увидел в зеркало заднего вида, что фургон объят огнем, и вместо тормоза нажал на полный газ. Хотя скорость была пониженной, КамАЗ выпрыгнул из ямы и рухнул с крутизны, под которой был пятиметровый обрыв.

Георгий Степанович молча смотрел на ад, творившийся внизу, Клишева колотило, он был готов заорать и бежать вниз, хотя знал, что ничем помочь уже было нельзя.

— Да не трясись ты так, Васильич. Не знал, что ли, в какую службу ждешь? Теперь, мыслю, необходимо заметать следы. Любое дело надо доводить до конца!

«Жигуль», миновав дамбу, подъехал к дощатому колхозному складу. Кривые-косые-раздолбанные ворота были закрыты изнутри. Георгий Степанович несколько раз ударил ногой. Из-за ворот раздался торопливый голос:

— Да не сплю я вовсе, просто о судьбе задумался, да и кому в такую рань горючку надо?

— Председатель распорядился машины заправить, за удобрением ехать, мы пока только бочку сейчас возьмем.

— Так ведь только вчера за удобрением ездили.

— Я тебе за неисполнение приказа начальника последние волосы повыдергиваю! — И еще несколько раз ударил в ворота. Одна створка с грохотом упала, а вторая повисла на одной петле.

Сторож завопил:

— Караул, убивают! А я сейчас стрелять буду!

— Из чего? Из кривого пальца? Ладно, успокойся, не нужен ты нам, выходи, дела прибыльные.

— Так бы и сказали, что калым. А то все мне вверенное помещение чуть не поломали.

Из сарая вышел старик в обычной для деревни фуфайке и солдатской шапке-ушанке. Он осторожно приблизился к ранним гостям. Георгий Степанович сказал:

— Нам всего-навсего ведро горючки надо, а то до места не доберемся. За это, конечно, мы компенсируем.

— Добро! Договоримся.

— На вот, из фляжки хлебни пока царского коньячку, а пузырь мы еще сверху добавим.

Дед присосался к фляжке, булькая, давясь, заурчал, как кот. Георгий Степанович не возражал. Фляжка ещё не закончилась, как дед захрипел и сполз по дощатой стене сарая.

— Ну вот, если сердце крепкое, то выдержит. Давай его отнесем к той сосенке. Сейчас здесь костер будет позаметнее того!