Но мы остались стоять, где стояли, Гэвин только покрепче свою дубину перехватил.

Вожак осадил коня перед Рифмачом. Огромный такой верзила, средних лет с черной бородой, а за ним — десяток конных, и все вооружены.

— Это еще кто? — спрашивает. — Принц с холмов или герольд чей, а может, и вовсе поэт?

— И то, и другое, и третье, — спокойно так отвечает наш менестрель. — Горе тебе, Блэквел, ибо не пойдет награбленное тебе впрок, и ты умрешь прежде, чем увидишь Карлейль. Младший из сыновей твоих, что сидит сейчас на коленях у няньки, станет главой рода твоего, ибо только его сыновья обретут твое имя.

Вожак позеленел, что головка сыра.

— Тебе бы так, колдун подзаборный! Отвороти от меня свои проклятья.

— Поворачивай коня и поезжай своей дорогой, — говорит ему Томас. — По эту сторону реки ноги твоей больше не будет. Так говорят уста, не знающие лжи.

Вожак поднял руку в кожаной перчатке, вся ватага повернулась и начала подниматься на холм. Рифмач стоял и смотрел, пока они не скрылись с глаз.

Гэвина любопытство одолело, он страсть как чудеса любит, ну и спрашивает мой муженек:

— Чего ж ты нам сразу не сказал, что провидцем стал?

— Я не знал, — с радостным облегчением говорит Томас. — Блэквела я просто узнал, я его видел как-то раз в Роксбурге. Петух да и только!

— А остальное?..

— Остальное — правда. Он едет в Карлейль на какую-то встречу; да только конь его упадет и сбросит его раньше, чем он туда доберется.

— «Уста, не знающие лжи», — повторила я его собственные слова. — Ну да ладно! У тебя ведь, поди, дела в этих краях? Погостишь у нас?

— Я… я не знаю.

— Так мы тебе всегда рады, — гудит Гэвин. Том усмехнулся:

— Спасибо на добром слове.

— Пошли-ка в дом, — заворчала я на них. А ты, Томас, пошел бы переоделся, а то греха не оберешься.

Томас переоделся и стал совсем прежним Томасом. Я свернула его красивый наряд и прибрала на самое дно сундука.

Мы вдвоем занимались хлебами, и вдруг он проговорил: