Имя Охотника так и вертелось на кончике языка. Обвинить во всем его; предоставить ей разбираться с ним, и пусть себе сражаются по своим собственным, сверхъестественным правилам. Нет, это мой вызов, не ее.

Я вспомнил, как она говорила в лесу: «Эта птица — одна из моих». Значит, рыцарь заключил сделку с королевой? Значит, это моя прекрасная госпожа облекла его неприкаянную душу в птичьи перья? Вряд ли это намеренная жестокость: кому, как не мне, знать, что она видит мир иначе, чем смертные. Я слыхал, у магии строгие правила. Даже если она сама определила его участь, то это вовсе не значит, что она может изменить ее.

— Ну, Томас?

Спасение оказалось простым. Королева изучала хитрости смертных, но я-то знал их с рождения. Сжавшись самым жалким образом, я зарылся в ее объятия.

— Я только тебе доверяю, госпожа, — я судорожно сглотнул. — Ты мне так нужна… Пожалуйста, не сердись на меня, я не вынесу этого!

— Ладно, — сказала королева помягче, — ладно… но ты не должен лгать мне, ненаглядный мой…

— Госпожа моя, — сказал я, — прекрасная моя леди, как могли вы подумать, что я хоть словом, хоть жестом захочу прогневить вас? Чтобы я по собственной воле сотворил такое, что разъединит нас?

Тогда, помнится, ничто не мешало нам целый эльфийский день, или целую ночь. Я сужу по тому, что, вернувшись в свое всегдашнее утро, нашел на месте порезов только едва заметные шрамы. Раны мои успели зажить.

Я снова принялся за песню. Мотив меня все еще устраивал, а это — хороший признак.

А потом на меня явился поглядеть Охотник. Он пришел под руку с оленеглазым эльфом, но особой любезности я меж ними не заметил. Когда я вышел из сада. Охотник как раз закатил своему спутнику оплеуху.

— А ну. Зяблик, обожди-ка снаружи. Ты никогда не умел держать рот на замке.

Юноша двинулся прочь, легкий, как воздух, но остановился на пороге.

— О Пламень, как же я могу оставить тебя с этой тварью?

— Не беспокойся, Томас защитит меня. — Как всегда, Охотнику нравилось называть меня по имени. Интересно, если «эта тварь» — не я, то тогда кто? Мой бедный слуга? — Иди-ка отсюда, но жди меня где-нибудь поблизости.

Стоило Оленеглазому выйти за дверь, как невидимая рука (мой слуга?) с треском ее захлопнула. Я улыбнулся: кажется, они не ладили.

— А теперь, Томас, — Охотник без приглашения устроился в одном из кресел, — скажи-ка, удалось тебе справиться с моей загадкой?

Я рассердился, но тут же и спохватился, чтобы не проболтаться ненароком, и только покачал головой.

— И думать забыл? — лениво предположил Охотник. — Я знал, что он не может повредить мне. Королева не позволит повредить мне, а, Томас?

Он здорово напоминал зануду-учителя, проводившего душеспасительную беседу с каким-нибудь сорванцом. Никто его сюда не звал, я давно не мальчишка, и мне не нравится, когда меня донимают в моих собственных комнатах.

Дверная ручка вспыхнула, едва я коснулся ее.