Книги

Тихоня

22
18
20
22
24
26
28
30

- Как ты меня про себя называешь?

И правда, интересно стало. Она же такая вся… домашняя, моя лягушонка. Белая, чистенькая, в блузке. Жизни настоящей не видела и точно считает себя лучше меня.

- Громилой, - начала она еле слышно. – Великаном. Ещё иногда мутантом.

Я запрокинул голову и засмеялся. Мутант, надо же! Мне это даже нравится.

- И что мне с тобой теперь делать? Давай в окно выброшу до конца. Понимаешь, мне очень не нравится, когда меня бьют. Особенно такие вот тихони. Прям сразу такая кровожадность во мне просыпается.

Боится. И взгляд заметался. Неожиданно, но мне ещё и обидно. Я по определению плохой. В садике ещё им начал быть. К подростковому возрасту меня даже мама опасалась, это легко читалось в её взгляде. Маму обидеть я бы никогда не смог, но вот ожидания остальных вполне оправдывал. Ненавижу тихонь, отличниц, девочек пай из благополучных семей. Относятся к тебе, как к червяку, а сами поглядывают плотоядно. Нормальным человеком считать отказываются, а вот для постельных утех вполне гожусь. А у этой даже на такие мысли духу не хватало.

- Сынок, ты же хороший, - гладила мои волосы мама.

Хороший, ага. Когда сплю. Для мамы я ещё старался, но её не стало, когда мне было шестнадцать. До совершеннолетия два года, во мне росту под два метра, но кого это волновало? Все равно упекли в детдом, где до восемнадцати и продержали. И это тоже моей хорошести не прибавило. Зато ненависти к таким вот чистеньким девочкам стало больше. Я старался держаться от них подальше, право слово, разве нужна мне их чистота? А теперь смотрю на одну из них, и что делать со свалившимся внезапно счастьем не знаю. Убить? Смешно. А вот показать кто хозяин можно. Смотрю на её губу прикушенную и идея просто сама в мозг лезет, не давая ни о чем другом думать.

- Мутант, говоришь? – переспросил я. – А смогла бы ты такого мутанта поцеловать?

- Н-нет…

И после этого «нет» от такой зашуганной, по сути лягушонки я разозлился совсем. Во мне проснулось упрямство и давно уже позабытое желание сделать назло. Эти два качества, по мнению мамы и являлись корнем большинства моих проблем.

- В окно выброшу, - я говорил вполне серьёзно, даже сам в это поверил. – Прямо сейчас.

Она тоже поверила. Сделала шаг ко мне. Глаза закрывать не стала. Они карие, большие, а из-за блестящих в них слез вовсе кажутся огромными. Мне даже жалко её стало. Хотя, какая жалость, если я хренов мутант? Серый, блядь, волк. Пусть целует. Потом понял – даже на цыпочках не дотянется и чуть наклонился к ней, чувствуя себя весьма нелепо. Чем занимаюсь, вообще? Мы едва соприкасаемся губами, на редкость неуклюжий и странный поцелуй. Я касаюсь её губ языком, пробую на вкус. Они солёные от слез. Такими темпами она насквозь просолится, как селёдка. Она же всхлипывает, словно… я сожрать её собираюсь. Я хренов насильник трепетных и непременно девственных дев! Отодвигаю девушку от себя, и чувствую себя гадко – словно в грязи испачкался. Хотя по сути, если забыть, что сия пигалица недавно тягала труп по лесу, над ней можно смело труп рисовать.

- Харе рыдать, - мирно попросил я. – Задрало.

Девушка сбежала в ванную. Угадайте, зачем? Правильно, рыдать. Я вернулся на кухню. Готовка всегда помогала мне сосредоточиться. Вот и сейчас, мерно стучит по разделочной доске ножик, и в такт ему шестерёнки в голове крутятся. Лягушонка не убивала. Невероятно, но факт. Но кто это сделал? То, что пропало ещё не найдено – мне бы сообщили. Полезные знакомства отличная штука. Значит оно либо у моей лягушонки, либо у тех, кто Леху упокоил. Он точно никому не звонил, меня озаботил этот вопрос, и переадресацию с его вызовов на свой телефон я поставил ещё днем того воскресенья, умыкнув на минуту мобильный в маршрутке. Алексей не знал, как ему быть и в панике метался по городу, не зная, куда ему идти. В тот день у него было три встречи. Одна из них – с моей, рыдающей в ванной девицей. И я на все сто уверен, что во-первых, за ним не было никакого хвоста, кроме меня. Во-вторых – решение спрятаться на чужой даче товарищ принял спонтанно. Кто его мог там найти? Однозначно кто-то из знакомых. Значит, лягушонка мне ещё пригодится.

- Сейчас сломаю дверь, - крикнул я, выглянув в коридор. – И тогда тебе точно будет негде рыдать.

Щелкнула задвижка и моя зареванная клиентка вышла. Ушла в комнату и спряталась под одеяло. Тем временем борщ был готов, пах замечательно, уверен, гостья тоже голодна. Церемониться мне с ней надоело, я сдернул с неё одеяло. Она вскрикнула, руки на груди скрестила, пытаясь спрятаться хоть так.

- Да не посягаю я на твою честь! – рассердился я. –  Встаёшь, кушаешь. Потом стараешься быть мне полезной. Если получится – отпущу.

- Честно?

Я вздохнул и вернулся на кухню. Она тихонько за мной следом. Ела осторожно, словно отравлено, и на меня мельком поглядывала. Злость во мне ещё не стихла, на неё, за глупость и безрассудство, на себя за импульсивные поступки. Поэтому я ел молча. Вообще, молчание – золото. Это я на своём примере понял, и уже очень давно. Забросив тарелку в мойку, отыскал в комнате тетрадь школьную, в клетку. По математике, Филиппов Игорь, второй класс одиннадцатой школы. Уже пожелтела от времени, зато половина страничек не исписана. А по первой половине судя Филиппов был заядлым лоботрясом. Карандаш лежал на трюмо. Я сел и принялся рисовать. Чужое лицо выходило слишком резким, сказывалось моё раздражение. Оно проявлялось на странице линия за линией, и всклокоченные волосы, и хитрые глаза, и торчащий кадык.