- Господин полицмейстер! - голос Вяземского заледенел, и он сделал полшага вперёд, - благодаря "лекаришкам", как вы смели выразиться, инфекция успешно будет локализована в пределах обсервационного пункта в ближайшие часы. Если же вы, господин Варнаков, имеете что-то лично против меня, то князь Вяземский к вашим услугам! - забывшись, Иван Ильич стал стягивать с руки резиновую перчатку, но та не поддавалась. Все сёстры милосердия оцепенели, глаза полицмейстера налились кровью. Пора было вмешиваться. И я, позабыв, что так и не скинул свою санитарную экипировку, изгвазданный в грязи и пропахший ядрёной смесью запаха пота и эфирных масел шагнул из-за спин сестёр милосердия.

  - Господа, послушайте! Не время для ссор и дрязг! Война сегодня пришла к нам в самом её поганом виде. Так неужто мы, отбросив нелепые условности, не найдём занятия достойнее?

   Красная рожа полицмейстера с налитыми кровью глазами развернулась в мою сторону, словно орудийная башня линкора, рот его приоткрылся, а сжатая в кулак кисть руки начала свой медленный путь к кобуре. Повисшее молчание прервал уже знакомый голос губернатора.

  - Иван Ильич, дорогой, а не представите ли нам вашего подчинённого? Похоже, этот человек единственный из нас, кто пока занят реальным делом.

   Из полицмейстера словно выпустили лишний воздух. Грудь его тихонько сдулась, лицо приобрело нормальный розовый оттенок, взгляд же обратился в сторону губернатора.

  - Ваше высокопревосходительство, Николай Васильевич, - Вяземский, ловя волну, мгновенно переобулся. Вот же хват! Настоящий князь. Вот только что, едва не влез в дуэль, а теперь как гладко стелет, даже строевую стойку изобразил, - этот молодой человек старший над санитарами бригады сортировки, вольнонаёмный полкового лазарета 7-го Сибирского полка, Пронькин Гаврила Никитич, последние часы он с...

  - Я думаю, Гаврила Никитич и сам может кратко обрисовать обстановку с турецкими пленными, ведь так, молодой человек? - Протасьев снял свою фуражку, аккуратно промокнув белоснежным платком лысину и посмотрев на меня строгим взглядом.

  - Так точно, вашсиятельство! - я вытянулся в струнку. Ничего, не убудет... Надо было сдать назад, ибо дальнейшее моё общение в том же ключе, похоже, могли, мягко говоря, неправильно понять. Чёрт возьми, я на минуту забыл, что тут помимо высоких чинов ещё и много титулованных дворян. А я, получается, как минимум дважды нарушил субординацию и политес! Ну, выноси меня, матушка, судьба Миротворца! - Разрешите доложить, первая смена сортировки завершена. Личный состав проходит санобработку и отправлен для принятия пищи и часового отдыха. Поскольку нам не был представлен численный состав эшелона с пленными, я был вынужден вести текущий счёт больным, раненым и умершим. По характеру заболеваний, возрастному и чинному составу контингента в скором времени отчёт предоставит мой начальник, военный врач РОКК, коллежский асессор Вяземский. В ходе сортировки общего числа пленных в двенадцати вагона исходя из среднего числа турок на вагон двадцать-двадцать четыре человека, нами было проверено примерно двести восемьдесят восемь человек. Из них вынесено в обсервационный пункт и подвержено полной санобработке: стрижка, обмывание с дегтярным мылом, присыпка, удаление остатков одежды - сто девяносто три пленных. Состояние почти у всех тяжёлое или средней тяжести. В вагонах и рядом с ними определено порядка восьмидесяти трупов, подлежащих немедленной, повторяю, немедленной утилизации из-за высокого риска заражения территории. Во время предварительного осмотра выявлены признаки сыпного и возвратного тифа, холеры. Простите, для более точного прогноза нужен тщательный осмотр, времени было немного. Далее, почти треть из выживших имеют старые боевые ранения с ненадлежащим уходом и риском развития заражения крови. То есть, нуждаются в хирургическом пособии. Все пленные крайне истощены, причём это не процесс последних дней пребывания в эшелоне, это многомесячный процесс. Есть признаки цинги, пелагры. В большинстве своём это малограмотные крестьяне, полагаю, из глухих провинций Турции. Среди выживших девять офицеров, остальные мертвы. Вольнонаёмный Пронькин доклад окончил, - я снова встал по стойке смирно, хотя при моём внешнем виде полного вахлака в грязном рубище, что было несколько часов белым халатом, это выглядело по-клоунски. Но никто из присутствующих не засмеялся, лишь в тишине ветер донёс от санпропускника так надоевшее за сегодняшний день: "Алла...!"

   Губернатор задумчиво перевёл взгляд с меня на молчавшего всё это время Вяземского и только хотел что-то сказать, как из рядов чиновников и полицейских позади него разнёсся тихий ропот. Плотная толпа подхватила вал шепотков и, будто по мановению руки, расступилась, а полицейские поспешно изобразили две шеренги, чтобы пропустить идущего в сопровождении адъютанта довольно высокого крупного телосложения статного мужчину лет около пятидесяти с седыми усами а-ля-Кайзер Вильгельм на овальном бледном лице.

   Я замер, боясь пошевелиться. Неужели... Левое предплечье горело огнём, который медленно переползал на плечо, затем на шею и заставлял напрягать мышцы спины. Такого при контакте с Ремесленниками и Странником не было. Неужели Демиург? Удача идёт в руки сама. Горячая волна коснулась затылка и ударила в мозг, смывая мгновенной волной все сомнения. Нет...не Демиург, но Гений, да ещё в сопровождении не менее двух Ремесленников!

   Одет он был в однобортную тужурку цвета хаки с Георгиевским крестом в петличке и генеральскими погонами, на которых отчётливо были различимы короны и вензеля императорского дома Романовых. Голова его была непокрыта, высокий лоб и глубокие залысины придавали принцу облик незаурядного мыслителя. Взгляд вызывал неприятное чувство и был направлен словно сквозь меня, представлял собой великолепный образчик безразличия. Тем не менее голос принца выражал довольно живой интерес к происходящему:

  - Николай Васильевич, не мог не вмешаться, несмотря на нашу с вами договорённость, - мягкий тихий баритон принца заставлял прислушиваться к каждому его слову. Похоже, этот человек привык говорить вполголоса. Такие персонажи не кричат, а слова их принято выслушивать на цыпочках.

  - Ничего не имею против, ваше Императорское Высочество, - поклонился губернатор, отступая немного в сторону. Порыв проказливого ветра в лицо заставил принца слегка прищуриться. Остальные замерли, не сводя взглядов с принца Ольденбургского, что собственной персоной решил вместе с комиссией посетить наш...гадюшник.

  - Я невольно стал свидетелем доклада этого интересного молодого человека и мне захотелось задать ему несколько вопросов. Информация из первых рук, знаете ли, важнее порой десятков реляций и чиновничьих отчётов. Не так ли, Николай Васильевич?

  - Не смею спорить, Александр Петрович, - губернатор снова поклонился, обозначив лицом всепоглощающее внимание и заинтересованность.

  - Итак, юноша. Мне показалось, или вы, делая доклад, не скрою, краткий и довольно всеобъемлющий, не сказали всего, что хотели?

  - Э-э-э, ваше Императорское Высочество, простите, я полагал, что мои мысли, выводы и эмоциональная оценка происходящего не так важны для комиссии, как необходимые для планирования дальнейшей помощи цифры.

  - Позвольте мне решать, господин Пронькин, что важно, а что нет для комиссии! Считайте, у вас своеобразный карт-бланш на выражение мнения. А цифры оставьте тем, кто с ними лучше обходится. Вы ведь понимаете выражение "карт-бланш"?

  - Я понял, ваше Императорское Высочество, и всецело осознаю меру ответственности. Извините, но есть одна маленькая просьба, - обращаясь к принцу, я краем глаза поймал нахмурившееся лицо губернатора и его как бы невзначай тронувший губы указательный палец. Но какой-то бесстрашный чертёнок дёрнул меня изнутри, и я подмигнул Протасьеву, заставив его брови поползти вверх. Ольденбургский, если и заметил мою невинную эскападу, виду не подал.

  - Изложите...