- Ну что, Гавриил Никитич, - степенно расправил усы коллежский асессор, - извольте ангела за трапезой, друг мой, ангела за трапезой, да простит нам Господь наши прегрешения...
- Спаси вас, Господи! - уже наученный отцом Афанасием, ответил я. Хотя и сомневался, уж не богохульствует ли Вяземский? Но тот вёл разговор вполне серьёзно и с осознанием содеянного.
- Что, осудишь меня, Гаврила? - пристально взглянул на меня Вяземский.
Я ответил ему открытым взглядом и улыбнулся.
- Нет, Иван Ильич. Ведь в ад направляемся с вами, ад на земле, сотворённый людьми. Тут уж не до поста. Да и мнится мне, не увидим мы больше таких разносолов, как в этом ресторане, - я широко обвёл рукой волшебные дары от "Деда Мороза".
- Правильно мыслишь, охотник! - поддержал мою улыбку врач, - давай по первой, за сегодняшний успех. Уж очень ты мне удружил, братец. Побольше бы таких помощников. Мы бы в нашем лазарете горы свернули!
Иван Ильич налил Смирновской в хрустальные рюмки, приговаривая: "Помяни моё слово, Гаврила, истинно говорю, жуткую глупость сотворил министр Сухомлинов сотоварищи с этим сухим законом. Ещё и Государя Императора с панталыка сбил...ох, аукнется это нам. И не только винными бунтами!"
Мы выпили и захрустели, не сговариваясь, заиндевевшими огурцами. Затем отдали должное поочерёдно грибкам, бруснике, перешли к горячим мозгам. Вторая и третья легли уже под икорку просто идеально.
Поначалу мне казалось, что всех закусок нам с Иваном Ильичом не одолеть. Но куда там! Снедь исчезала со стола с ужасающей скоростью.
У моего правого плеча неслышно вырос официант с блюдом розовой сёмги, украшенной угольниками истекающего слезой лимона. Затем мы снова, нисколько не спеша, чинно повторили под ачуевскую икру, потом под зернистую с крошечными расстегаями из налимьих печёнок.
Ожидаемого опьянения не наступало. То ли от потрясающе калорийной и жирной закуски, то ли от новоприобретённых способностей моего организма. Ушла и растаяла как дым промозглая зябкость, нагулянная сегодняшними заботами.
Сделав паузу, Вяземский закурил папиросу. Хмель тоже не брал коллежского асессора, лишь придал его жёстким чертам лица некоторую мягкость, размыв глубокие тени под глазами.
От получаемого удовольствия я пребывал в нирване и некотором расслаблении...
После каждой рюмки тарелочки из-под закуски сменялись новыми... Появился сагудай из муксуна, омуль холодного копчения, строганина из нельмы.
Названия, произносимые официантом шёпотом с придыханием всё глубже погружали меня в сказку чревоугодия.
От оленины мы дружно отказались, памятуя о селянке, которая не заставила себя долго ждать. Та самая, "как золото жёлтая, со стерлядью и осетриной".
Официант нёс поднос с фарфоровой супницей, перебросив на левое плечо белоснежную салфетку. Второй быстро расставил глубокие тарелки с нарезанным чёрным хлебом, кулебякой и маленькими пирожками с визигой.
Одолев по две полные тарелки селянки, я осознал, что неожиданно кончилась Смирновская. В ответ на вопросительно вскинутые брови официанта Иван Ильич отрицательно качнул головой:
- Достаточно, любезный. Не пьянства же ради мы здесь. Довольно нам будет к десерту и шустовской...
К финалу трапезы, когда мы потягивали из ликёрных рюмочек рябиновую и любовались выставленными в высокой вазе микроскопическими пирожными, нам принесли целый кофейник горячего свежезаваренного кофе на спиртовке и микроскопические фарфоровые чашечки.