Марина

— Я не берег силы на обратный путь! — Герман окинул взглядом аудиторию. Воодушевленные глаза смотрели на него, блестя молодым задором.

Ему нравилось подводить черту этими словами и видеть в глазах студентов смесь восхищения с озарением, словно он только что при них открыл формулу всего сущего. Надо сказать, что раньше скромный преподаватель — Темный Герман Петрович — терялся под градом сыпавшихся на него вопросов: «Как же можно все это выучить?», «Неужели можно вспомнить все, что проходили пять лет?», «Как же успеть и к госам подготовиться, и диплом написать?»

Обычные ребята, жизнь которых емко и невероятно точно описана знакомым всем выражением: «от сессии до сессии живут студенты весело». И вот рубеж — не чета рядовой сессии, которую худо-бедно они научились переживать с помощью отработанных за годы учебы приемов и различных ухищрений. Это все равно что во время бега с препятствиями влегкую перепрыгивать невысокие барьеры и вот уже на подходе к финишу с заветной красной ленточкой упереться носом в отвесную стену. И бегун из отважного атлета, играющего на солнце своими упругими мышцами, превращается в перепуганного щенка, поджимающего под себя куцый хвостик, и пятится назад — дальше, дальше, с ужасом взирая на стену, а она упирается в небо где-то там, на недостижимой человеку высоте.

Герман и не знал, как вдохнуть в эти по-щенячьи испуганные глаза свежие силы, открыть второе дыхание уже в полушаге от финиша. На ум приходила только одна, уже старомодная, цитата: «Последний бой — он трудный самый». Почему-то нынешнюю молодежь эти слова не воодушевляли, а в глазах появлялся скептицизм — слишком уж непривычно для столь юных особ, считал Герман. Но, тем не менее, с каждым годом «дети», как он говорил о своих учениках (хотя среди этих великовозрастных детей попадались индивиды шире его в плечах раза в три и на голову выше, несмотря на внушительный рост самого Германа), становились циничнее, недоверчивее, словно в них по ошибке томились души стариков.

Слова из голливудского фильма «Гаттака» появились в его арсенале не так давно. Да и сам фантастический триллер преподаватель посмотрел уже после того, как в один ясный зимний денек его тогда еще невеста вытащила из дома на свежий воздух. И не абы куда, а сразу покорять красноярские «Столбы». В беленькой курточке, в светло-серых горнолыжных штанах, в шапочке с трогательным помпончиком, из-под которой выбилась белокурая прядь, Марина шагала в горку бодро, даже самоотверженно. А горка не маленькая — подъем километров шесть до «Первого Столба». Но она не сдавалась. Отважно шла вперед, запыхавшись, с залитыми румянцем щеками.

— Может, обратно? — с надеждой в голосе предложил Герман.

— Ты что? Мы еще до «Первого Столба» не дошли, — одернула его Марина. — А ты смотрел «Гаттаку»?

Герман, конечно, не смотрел. И даже не понял, что это такое и где, собственно, он мог бы на это посмотреть.

И для поднятия боевого духа девушка начала сбивчивым голосом рассказывать о невероятном шедевре кинематографа, повествующем о том, каким бы стал мир под влиянием выдающихся генетических технологий.

— Представляешь, люди, зачатые обычным способом, с какими-нибудь заболеваниями и слабостями, считались уже вторым сортом, — твердила она, пыхтя, сдувая назойливую прядку волос, которая норовила угодить то в глаза, то в рот. — Их сделали чем-то типа обслуживающего персонала. А выведенным генетически совершенным людям можно было все — и в космонавты, и в ученые, да вообще — любые посты занимать. Они типа лучшие, с идеальным здоровьем, будущее человечества. Вот как ты считаешь, у нас у всех есть эта свобода выбора?

— Ну да, — немного подумав, ответил Герман.

— А вот теперь представь, что у кого-то этого выбора нет. Люди второго сорта, не идеальные, не совершенные, должны сидеть тихо и довольствоваться теми подачками и местом под солнцем, что отвели им генетически безупречные.

Герман молча шагал. Снег поскрипывал под ногами, глаза слепила сверкающая и искрящаяся белизна — словно ватные шапки на елях, пышные сугробы вдоль узкой тропинки. Солнышко на ясном небе, морозец прихватывал и пощипывал щеки да уши. Герман глянул на воодушевленную Марину — ее аккуратный носик покраснел.

— …и вот было два брата. Одному не повезло, его родители зачали простым способом, и он получился бракованным — близорукость, порок сердца. А второй был безупречным.

«Подумаешь, фантастика, — думал Герман, — такого и в жизни насмотреться можно. Мало ли таких — близоруких, хромых, убогих… Свобода выбора каждому дана — и мы верим в это. А по сути? И сейчас не у каждого эта свобода в равной степени реализуема. Ведь есть такие же: избранные и второй сорт, а то и третий. Без всяких там голливудских шедевров — выгляни в окно, вот тебе и правда жизни. Только мерило у нас немного другое — не генетическое совершенство, а денежная масса в кармане. Хотя физическое совершенство тоже своего рода актив. А! Кругом действуют не свобода выбора, а банальные законы рынка».

— …и у этого несовершенного брата была мечта — полететь в космос, но его даже близко бы не подпустили к учебе. Он мог быть только уборщиком в той лаборатории, которая готовила будущих исследователей космоса. Короче, не буду тебе все рассказывать, — щебетала Марина. Она из последних сил уже взбиралась вверх. Тропинка сузилась, а подъем стал круче. — Но там был один эпизод, который просто потрясающий. Братья все время соревновались, кто дальше заплывет в море. И вот тот, который был больным и слабым, все время побеждал совершенного. И когда его безупречный брат, человек первого сорта, спросил, мол, как? Как тебе это удавалось? Тот ответил: «Ты хочешь знать, как у меня это все получилось? Я не берег силы на обратный путь!» Потрясающе, да?

Глаза у Марины светились, сияли голубым алмазом на ярком солнце. Она тяжело дышала, сопела, лицо раскраснелось. Герман искренне восхищался, но не тем отдаленным героем, проплывающем половину моря с пороком сердца, а этой живой девушкой, которая вот здесь, совсем близко, валится с ног без сил, еле хватая ртом ледяной воздух, и превозносит придуманный кем-то подвиг несуществующего парня. Но девушка, казалось, совсем не замечала усталости. Она продолжала воодушевленно рассказывать:

— Представляешь, не надо беречь силы на обратный путь! Просто ведь — идти к своей цели, к своей мечте и не жалеть себя. И не важно, насколько ты совершенный.

Она так делала и в жизни, и в тот день — все-таки дошла с Германом до «Первого Столба». Они дотронулись до величественной скалы, отдышались и повернули обратно. Но на следующее утро Марина свалилась в обморок прямо в ванной — у раковины, до которой только-только спросонья доплелась. Герман тогда не на шутку перепугался, увидев ее восковой бледности лицо. К приезду «Скорой» девушка успела прийти в себя, но так и осталась отлеживаться в постели. А взволнованный преподаватель весь оставшийся день не мог унять дрожь в коленях.