— Главное, не волнуйтесь, Трейси Когсуэлл, вам нельзя переутомляться.

Тот, что помоложе, — Эдмонс — сказал с ухмылкой:

— Прежде чем привести вас в сознание, мы позаботились и о локте и о других ваших, гм, слабых местах.

У Трейси на языке вертелся вопрос: «Где я?». Но он ведь знал, где находится. Несмотря на всю ирреальность происходящего, он точно определил свое местонахождение: в трех милях от Танжера, в самом странном доме, какой ему приходилось когда–либо встречать. И в самом роскошном — это он сразу почувствовал. Видимо, он попал в руки противников; только мультимиллионер мог позволить себе такое великолепие, а в их движении мультимиллионеров не было.

Он взвесил слова Джо Эдмондса и принял их к сведению. Но от этого ситуация не прояснилась. Он ведь помнил, что в Лондоне его рукой занималось некое светило хирургии. Тогда профессор спас ему локоть, однако предупредил, что рука никогда уже не будет в порядке. А теперь она была в порядке — впервые после той передряги на Эбро.

На третий день он поднялся на ноги, начал ходить и попытался проанализировать ситуацию. Более отдаленные аспекты его пока не занимали. Возможно, со временем объяснение появится. Теперь же ему необходимо понять, на каком он здесь положении.

На плен это не похоже, хотя видимость бывает обманчивой. Несвобода не обязательно должна ассоциироваться со стальными решетками и запорами. Эти три типа в странных одеяниях, опекавшие его, выглядели вполне миролюбиво. Однако Трейси Когсуэлл много чего повидал на своем веку, вращаясь в разных политических сферах, и знал, что милейший добряк, который обожает детей и свой маленький садик, не моргнув, может приговорить тебя к газовой камере или к расстрелу.

Мелькнула мысль о побеге. Нет, еще рано. Начать с того, что ему это просто не под силу. Слишком слаб. И потом, нужно выяснить, что же здесь происходит. Может быть… вряд ли, но возможно–то, чего не понимает он, понимает Исполнительный Комитет.

Он самостоятельно добрался до террасы и занял нечто вроде шезлонга — один из немногих здешних предметов, назначение которого было ему понятно. В интерьере этого сверхавтоматизированного дома обычная мебель казалась инородным телом.

Ленивой походкой на террасу взошел Джо Эдмондс. При виде Трейси он вопросительно поднял брови. Сегодня на нем были шорты; шорты и шлепанцы, непонятным образом державшиеся на ступнях без помощи какого бы то ни было ремешка. Джо то и дело щелчком, как монету, подбрасывал вверх плоский зеленый камешек.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Что это у вас за штуковина? — раздраженно спросил Когсуэлл вместо ответа.

— Это? — мягко переспросил Эдмондс. — Это нефрит. Вам приятны осязательные ощущения? Когсуэлл хмуро покосился на него.

— Китайцы веками изучали свойства нефрита, — продолжал Эдмондс. — Общение с камнями они возвели в ранг искусства. У меня неплохая коллекция нефрита. Я вожусь с ней не меньше двух часов в день. Умение получать тактильное удовольствие от поглаживания нефрита приходит отнюдь не сразу.

— Вы хотите сказать, что вам больше делать нечего, кроме как поглаживать эту зеленую гальку?

Тон Когсуэлла заставил Джо Эдмондса покраснеть.

— Конечно, есть и менее безобидные способы проводить время, — сказал он.

В дверях появился Уолтер Стайн и озабоченно поглядел на Трейси:

— Как вы себя чувствуете? Вы не утомились? «Вылитый Пол Лукас, — решил про себя Трейси. — Пол Лукас в роли доктора медицины».

Вслух он сказал: