- Непростое дело, милок. Кто по этой вере живет, тот думает одно, говорит другое, а делает совсем третье. От этого непотребства и притворства проявляется у человека на лице этакая противная кошачья улыбочка. Вот и становится человек похожим на кота.

- «Кото-лик», значит, ликом - кот?

- Истинно так! И от той притворной римской веры людям очень много всякого зла учинилось. Самые главные «кото-лики» в старину ни в чем не повинных людей тыщами на костре сжигали. Живьем!

- Ну?! Во живодеры! Во сволочи! Наши попы, на что уж прохиндеи, а такого не творили!

- Ты наших попов не тронь! - опять рассердилась Филимоновна.

- Наши попы всякие бывают. К тому ж у нас попы, а у «кото-ликов» - папы. Это совсем иное дело. Наши батюшки, случается, и водочкой балуются, и деньги любят. Однако ж основные Христовы заповеди они соблюдают. А папы нет, они на поверку во Христа вовсе не веруют. Они завсегда на стороне тиранов и народ охмуряют. Всю жизнь врут. Самые разбойничьи войны благословляют. Когда эти самые папы меж собой за власть в Риме дерутся, то до смертоубойства доходит - дружка дружку ядом травят!

- Ты уж тово! - не выдержал Флегонт. - Зачем так наговариваешь?

- Чистую правду говорю! Иной месяц всего посидит в папах, смотри, уж готов - отравили! Вот те крест!

И Филимоновна истово перекрестилась…

Тут Флегонт вспомнил про свой пятиалтынный, и ему стало стыдно.

Впрочем, сама Филимоновна, как заметил Флегонт, нисколько не стыдилась своего нищенства и побираться умела.

Редко кто мог отказать ей в подаянии. А еще Филимоновна иногда напевала стихи о великом московском пожаре.

Как-то осенью увидел Флегонт ее, сидевшую на пожухлых листьях у забора близ Храма. Прислонившись спиной к забору, она тихо тянула долгую песню про великий пожар: