Выразить свою позицию по этой проблеме Гришин-Алмазов не успел из-за последовавшей вскоре отставки. 5 сентября 1918 года председатель Совета министров Временного Сибирского правитель­ства П.В. Вологодский подписал указ об увольнении Гришина-Алма­зова с занимаемых им постов без назначения на какую-либо другую должность. Поводом к такому решению послужила ссора командующе­го Сибирской армией с английским консулом на официальном прие­ме в Челябинске. Представитель союзников неделикатно отзывался о России, и генерал «бросил замечание, что русские менее нуждают­ся в союзниках, чем союзники в русских, потому что только одна Рос­сия может сейчас выставить свежую армию, которая в зависимости от того, к кому она присоединится, решит судьбу войны». Этим инци­дентом воспользовались противники Гришина-Алмазова во Времен­ном Сибирском правительстве.

В своих мемуарах Гинс признавал, что «не знал в Омске военно­го, который бы годился больше, чем Гришин-Алмазов, для управления военным министерством в демократическом кабинете», но добавлял: «Недостатком его была самоуверенность. Он был убежден в неспособно­сти всех прочих конкурировать с его влиянием в военных кругах. Он иг­норировал министров Сибирского правительства, забывая, что может вооружить их против него».

Дальнейшая судьба Гришина-Алмазова такова. Получив в Омске отставку, он уехал на юг России. Осенью 1918 — зимой 1919 года был военным губернатором Одессы, а 22 апреля 1919 года по поручению генерала А.И. Деникина выехал из Екатеринодара, чтобы наладить автомобильную связь с войсками адмирала Колчака. В его распоря­жении находилось три автомобиля с пулеметами и небольшой отряд из 16 офицеров и 25 солдат «туземных войск», поклявшихся «на мече и Коране» в верности своему начальнику. По одной из версий, отряд Гришина-Алмазова следовал из Петровска в Гурьев и был захвачен 5 мая в Каспийском море на борту парохода «Лейла» советским эсмин­цем «Карл Либкнехт». Не желая сдаваться в плен, генерал застрелил­ся. По другой версии, погрузившись в порту Петровск на английское судно, отряд Гришина-Алмазова благополучно пересек море, высадил­ся в форте Александровский и... пропал. До Омска удалось добраться только одному офицеру, который случайно отстал от отряда и благо­даря этому спасся. По сведениям, которые он получил от местных жи­телей, Гришин-Алмазов и его сопровождение были захвачены ночью врасплох и перебиты «без единого выстрела».

После Гришина-Алмазова Сибирскую армию возглавил генерал-майор Павел Павлович Иванов-Ринов. Он окончил Сибирский кадет­ский корпус (1888) и Павловское военное училище (1890). Служил в 3-м и 7-м Сибирских казачьих полках. Занимал должность Ходжентского уездного начальника. В 1914—1916 годах — командир Кубанского и Си­бирского казачьих полков и Семиреченский вице-губернатор. После Февральской революции 1917 года по требованию Кокандского совдепа смещен с занимаемой должности, зачислен в офицерский резерв Кав­казского военного округа. С сентября 1917 года — командир 1-го Сибир­ского казачьего полка, с ноября — командующий Отдельной Сибирской казачьей бригадой. В начале 1918 года возглавил антибольшевистское подполье в Петропавловске и Омске. С 7 июня по 5 сентября — коман­дир 2-го Степного Сибирского корпуса. 15 июля был избран войсковым атаманом Сибирского казачьего войска.

На следующий же день по вступлении его в должность командую­щего Сибирской армией и военного министра Временного Сибирского правительства он отдал приказ о восстановлении погон.

По мнению Гинса, этот «на первый взгляд мало значащий приказ в действительности был очень вреден. Он возродил не только погоны, но и связанное с ними чинопочитание, устаревшую иерархию, восста­новил силу и значение прежнего генералитета. Это было началом ре­ставрации старого армейского режима, где положение определялось чинами, а не способностями»[3].

От перебежчиков генерал Иванов-Ринов узнал об учреждении ор­дена Красного Знамени и предложил Совету министров Временного Сибирского правительства ускорить утверждение собственного орден­ского знака для награждения им отличившихся в боях военнослужащих Сибирской армии.

Основой орденской традиции России служил крест. Сибирский ор­ден разрывал эту связь. По описанию, сохранившемуся в чекистской ориентировке, обнаруженной в архиве Тюменского управления КГБ, «общая форма ордена “Освобождение Сибири” — сильно стилизованная снежинка. В центре ордена — сибирский герб с присоединенным к нему сверху гербом России. Между концами ордена изображены: вверху кед­ровые ветки с шишками, а под ними два горностая, в нижней части — головы мамонтов. Ордена с мечами — военные, без них — гражданские».

Вологодский и его сторонники считали Сибирь основой экономи­ческого и духовного возрождения России. Над председательским ме­стом в Сибирской областной думе красовалась надпись зеленым по бе­лому: «Через автономную Сибирь — к возрождению свободной России». Не случайно был учрежден еще один орден — «Возрождение России» четырех степеней. По замыслу его проектантов этот наградной знак должен был заменить орден Св. Георгия. «Общая форма ордена “Воз­рождение России” — равноконечный крест, но как бы с набитыми на­конечниками древнерусских копий. В центре ордена в лавровом вен­ке — птица Феникс, расправляющая крылья. На правом и левом концах начертан девиз: “В единстве — возрождение”. Ордена разных степеней отличаются размерами и материалами изготовления».

Первая партия сибирских наград была изготовлена на Колыванском монетном дворе из золота и платины, добытых на местных рудниках еще до мятежа чехословаков, для отправки... в Германию по условиям Бре­стского мира, заключенного в марте 1918 года большевиками с немцами. Кроме территориальных и политических уступок, разоружения армии, доступа к природным ресурсам Советской России — прежде всего к кав­казской нефти, предусматривалась выплата Германии огромной контри­буции в 6 миллиардов золотых марок, из коих 246 тонн 564 килограмма составляли чистые золото и платина. В сентябре 1918 года из Москвы в Берлин было отправлено двумя эшелонами 43 тонны 860 килограммов и 50 тонн 675 килограммов драгоценного металла[4].

Вручению сибирских орденов помешали политические разногла­сия между Омском и Самарой, где заседал Комитет членов Учредитель­ного собрания, для краткости называвшийся Комуч. Была надежда, что новые награды утвердит организованная 23 сентября 1918 года Дирек­тория. Однако эта демократическая форма всероссийской власти была свергнута 18 ноября 1918 года реакционным казачеством и офицер­ством, объявившим Верховным правителем России адмирала Александ­ра Васильевича Колчака.

Как непримиримый противник любой самостоятельности и привер­женец «единой и неделимой России», Колчак жестко и решительно из­гнал из вооруженных сил сибирскую символику: бело-зеленые кокарды на головных уборах, шевроны на левом рукаве формы, обшивку гимна­стерок — словом, все, что напоминало о былой автономии Сибири. Был спущен и запрещен бело-зеленый флаг; вместо Сибирского народного гимна на официальных мероприятиях исполнялся гимн «Коль славен наш господь в Сионе», восстановлена действовавшая до 1917 года рос­сийская наградная система.

8 февраля 1919 года Колчак утвердил разработанные в военном министерстве «Правила награждения офицеров, военных врачей, во­енных чиновников, военных священников и солдат орденами и други­ми знаками отличия». Адмирал велел «восстановить день празднования св. Великомученика и Победоносца Георгия и считать этот день празд­ником для всей Русской Армии». Были восстановлены награждения ор­денами Св. Георгия, Георгиевским оружием, Георгиевскими крестами и медалями, а также и всеми российскими орденами до Св. Владимира II степени включительно, кроме ордена Св. Станислава.

Ряд офицеров, солдат и казаков, состоявших во второй половине

1918  года в Сибирской армии и отличившихся в боях, был представ­лен к награждению высшим русским боевым орденом. Так, 28 февраля

1919  года орденами Св. Георгия IV степени награждены 35 офицеров

1-го Средне-Сибирского армейского корпуса, в том числе за подвиги, совершенные в ходе проведения Пермской наступательной операции (ноябрь 1918 — январь 1919 года), — генерал-майоры А.Г. Укке-Уговец, М.И. Мальчевский и Д.Н. Кузьменко, полковники Ю.Н. Щеткин и Е.И. Урбановский, капитаны И.И. Самойлов, Н.Н. Ластовский и Л.К. Гудимович, штабс-капитаны И.Г. Сивко, В.З. Баровиков, В.В. Ря­занов, В.Г. Салатко-Петрищев и П.Н. Соколов, поручики А. Богомолов, И. Береснев, Я. Игнатов, П. Казаков, М. Любимцев, А. Туган-Барановский, И. Литовченко и А. Струнге, подпоручики И. Лютиков и А. Мель­ников, прапорщики Н. Богданов, Д. Воронцов, В. Боровский, И. Ка­чалов, А. Чечкин, Н. Шипаков, А. Юрмазов и М. Герасимов, за боевые отличия на Восточном (Прибайкальском) фронте в июле — августе 1918 года — поручики А. Чуклин и В. Тихонов, подпоручик Р. Абель (по­смертно) и прапорщик И. Юферов.

Тогда же 61 нижний чин 3-й Сибирской (Иркутской) стрелковой ди­визии и прикомандированных к ней частей был награжден Георгиевски­ми крестами. Особого упоминания заслуживали младший унтер-офицер 9-го Иркутского Сибирского стрелкового полка С. С. Кудрявцев и стар­ший унтер-офицер 10-го Байкальского Сибирского полка С.И. Ткачен­ко, получившие за бои в Прибайкалье Георгиевские кресты I степени и ставшие таким образом полными георгиевскими кавалерами[5].

Военный министр барон А.П. Будберг записал в своем дневнике: «Лавры Пермской победы вскружили всем головы, посыпались награ­ды, на фронте имеется уже несколько кавалеров Св. Георгия III степени; бывшие штабс-капитаны сделались генерал-лейтенантами...»[6]

Так что Колчак считал излишними сомнения своих соратников по Бе­лому движению о моральной стороне награждений в Гражданской войне.