– Эта писанина – чушь собачья, оскорбление его памяти, – взорвался он. – Жаль, что у нас не прижился обычай сжигать жен вместе с умершими мужьями!

«Мы все сумасшедшие», – подумала я, залезая обратно под одеяло.

– И все-таки мне хотелось бы знать – почему не состоялась премьера? – вернулся он к нашему прежнему разговору. – Мне это надо знать.

– Почему «надо»?

Он молчал.

– Последний выход Эльжбеты на сцену – это был настоящий триумф театра. Великая роль вдохновила ее на великое исполнение…

В комнате повисла тишина. А потом я услышала:

– Говоришь о ней как о великой актрисе, а это всего лишь бывшая жена, которая решила отыграться на своем муженьке!

– Да ты с ума сошел!

Я подскочила и села в кровати, подтянув к подбородку колени.

– В качестве великой актрисы она существует только в твоем воображении. Разве другие это уже подтвердили? Разве ты услышала еще от кого-то высокую оценку ее игры, от режиссера, например, а?

– Мне было достаточно того, что я видела собственными глазами.

Дарек расхохотался:

– Человек видит то, что хочет увидеть. Я бы подождал, пока это не скажут другие люди.

– Не дождешься. Мадлена ушла со сцены навсегда.

– Не Мадлена, а актриса, которая ее играла, – возразил он, повысив голос. – И прекрати наконец путать реальную жизнь со своими спектаклями, это до добра не доведет. Нельзя этого делать, понимаешь!

– Ирина была права, – вздохнула я.

– Какая Ирина?

– Ирина. Ты был самым умным, а теперь нет. Как муж Маши.

– Какой Маши?