К XI веку в среде церковных схоластиков сложилось два противоположных подхода к этому вопросу. С одной стороны, ортодоксальные моралисты считали, что соитие двух людей противоположного пола можно оправдать, если оно происходит с целью продолжения рода; время получения плотского наслаждения ими признавалось сугубо греховным. Самым ярым поборником этих идей был Петр Дамиани, один из главных идеологов Григорианских реформ. Монах, долгое время служивший в Ватикане, он затем стал кардиналом и епископом Остии. Практически всю жизнь он вкушал скудную пищу — черствый хлеб и воду, носил железные вериги и часто подвергал себя жестоким бичеваниям. Петр рассматривал женитьбу как «сомнительное прикрытие для греха, а посему приветствовал любые средства, могущие оградить тех, кому действительно дорог святой образ Спасителя, от подобных унизительных занятий».

В то время римские понтифики все больше склонялись к мнению, что брак, совершенный в христианской церкви и с согласия обеих сторон, является делом богоугодным. Выходец из Англии, папа Адриан IV в середине XII века постановил, что право на церковный брак распространяется даже на рабов. По мнению Кристофера Брука, «несмотря на то что на Западе еще долго не могли поверить этому, его указ в конце концов восторжествовал».

Поскольку секс вне брачных уз признавался заведомым грехом и даже в законной семье оставался препятствием к духовному совершенству, то рекомендовалось всячески избегать этого искушения. Являлось аксиомой, что монахам следует избегать женщин, чьи колдовские чары погубили души многих праведников. С точки зрения Р. Садерна, «нигде, кроме цистерцианцев, религия не была столь сильно пропитана радикальным мужским духом — как по общему настроению, так и по уровню дисциплины; нигде столь рьяно не избегали любых контактов с женщинами и не воздвигали более крепких запретительных барьеров». Не меньшее искушение вызывали у самих женщин и девушек молодые мужчины, поэтому — не только для спасения их грешных душ, но также для сохранения девственниц среди монахинь — Бернард основал сестринские монашеские общины. В одном из монастырей, расположенном неподалеку от Молезма, настоятельницей стала его родная сестра Гумбелина.

По собственной ли воле эта молодая женщина постриглась в монахини? Со слов Бернарда Клервоского, приведенных в посвященной ему книге «Vita prima» («Первая жизнь»), Гумбелина вышла замуж и вела обычную светскую жизнь, потом по призыву брата решила покаяться и, с согласия мужа, ушла в монастырь. Тем же путем пошел и старший брат Бернарда — Ги, который был женат и имел двух дочерей. Его Бернард также убедил отречься от семьи и присоединиться к клервоскому братству. Вполне очевидно — перед нами явный духовный лидер национального масштаба. В чем же суть харизмы преподобного Бернарда? Его биограф в «Vita prima» описывает Бернарда как человека приятной наружности, с тонкими чертами лица, стройного, среднего телосложения, с нежной и слегка розоватой кожей, светлыми волосами и рыжеватой бородкой. Однако влияние Бернарда Клервоского на окружающих определялось прежде всего его глубоким внутренним миром и невероятной убежденностью. «Его лицо светилось неземным благородством… а физический облик словно растворялся во внутренней чистоте и невероятной благожелательности». Бессмысленно пытаться себе представить, как бы он смотрелся в наше время с экрана телевизора; все, что нам следует знать о Бернарде Клервоском, сыгравшем огромную роль в судьбе тамплиеров, прекрасно сформулировал Дон Давид Нолес — наш современник, историограф ордена бенедиктинцев:

В 1127 году король Балдуин II отправил Гуго де Пейна и Гильома Бурского с дипломатической миссией в Западную Европу. Они получили задание уговорить Фулько Анжуйского жениться на Мелисенде, дочери Балдуина, стать законным наследником иерусалимского трона и возглавить запланированный вооруженный поход на Дамаск. Помимо того, Гуго собирался, с разрешения папы, набрать кандидатов на вступление в свой орден рыцарей Храма. Трудно сказать, какова именно была в тот момент численность ордена храмовников — летописцы говорят о девяти рыцарях-тамплиерах. Однако тот факт, что именно магистр был выбран королем Балдуином дня столь ответственной миссии — а тот прихватил свиту из нескольких вооруженных рыцарей, — позволяет предположить: по стандартам заморских латинских территорий, орден к тому времени уже был достаточно силен.

Король Балдуин II, несомненно, понимал, что предложения, с которыми он обратился к Фулько — а в его лице ко всей европейской знати, — привлекли бы их внимание лет пять назад, когда его собственное положение было почти безнадежным. Сейчас же он мог говорить с позиции силы. После того как крестоносцы прибрали к рукам важную крепость Тир на побережье, латиняне уже всерьез подумывали о нападении на глубокие мусульманские тылы. В 1124 году Балдуин осадил город Алеппо; в 1125 году разгромил армию сарацин в сражении под Айзазао и совершил несколько рейдов на земли, подвластные эмиру Дамаска. В самом начале 1126 года он большими силами еще глубже проник на дамасские территории, совершив несколько успешных операций и захватив обильную добычу. Казалось, взятие самого Дамаска не за горами: еще одно усилие — и этот богатейший город падет, обеспечив рыцарей богатыми трофеями. А заодно будет ликвидирована постоянная опасность мусульманского вторжения и возникнет еще одно франкское государство на Ближнем Востоке.

Поскольку у иерусалимского короля не было сына-наследника, а лишь три дочери, для сохранения стабильности Балдуину было жизненно важно выдать старшую дочь Мелисенду за какого-нибудь высокопоставленного вельможу. Что бы там папы ни говорили по поводу обязательного согласия жениха и невесты на брак, для удержания порядка в заморских колониях обязательным условием было наличие в каждом новообразованном государстве мощной правящей руки. Исходя из возможности ранней смерти владельца фьефа[11], феодальное право признавало его наследниками вдову и малолетних детей. Однако ни супруга, ни малолетний ребенок не могли повести рыцарей на войну. Потому после смерти барона вдове приходилось срочно выходить замуж за другого. Судя по всему, спрашивать об этом самих вдов считалось излишним, хотя изредка, как мы увидим в дальнейшем, их чувства тоже принимались во внимание.

Поездка Гуго в Европу оказалась весьма успешной. В апреле 1128 года он посетил Фулько Анжуйского в Ле-Мансе. В июне того же года сын Фулько, Жоффруа, женился на Матильде, дочери Генриха I Английского, а у самого Фулько появилась возможность отправиться в Иерусалим и жениться на Мелисенде. Король Генрих I щедро одарил магистра тамплиеров, пожаловав ему «дорогие сокровища из казны, включая золото и серебро», которыми был буквально вымощен весь путь Гуго по Англии, Шотландии, Франции, Фландрии, где он принимал более мелкие подношения в виде оружия и лошадей от графов Блуа и Гильома, кастеляна Сен-Омера, что в Пикардии; сын последнего Готфрид вместе с Гуго де Пейном основал рыцарское братство Иисуса Христа.

Не совсем ясно, предназначались ли собранные Гуго пожертвования исключительно на нужды ордена или же на более широкие цели — в частности, для осуществления намеченного королем Балдуином II похода на Дамаск. Один из летописцев утверждает — по-видимому, несколько преувеличивая, — что в ходе этого европейского визита Гуго сумел набрать больше добровольцев, чем сам папа Урбан II при организации 1-го Крестового похода. Как и тридцать с лишним лет назад, многие франкские дворяне продавали свои поместья или брали деньги взаем, чтобы присоединиться к магистру и отправиться на Ближний Восток.

Полномочия, которыми Балдуин II наделил Гуго де Пейна, и готовность, с которой знатные рыцари становились под его знамена, чтобы отправиться в поход на Дамаск, позволяют предположить, что Гуго являлся более значимой и авторитетной фигурой, чем иногда принято считать. На первой печати тамплиеров изображены два рыцаря верхом на одной лошади, что символизирует их бедность; однако нет никаких свидетельств того, что сам Гуго путешествовал по Европе именно таким способом. Хотя неспокойная обстановка на континенте не позволяла владетельным монархам — например, королям Франции и Англии или графу Фландрскому — присоединиться к крестоносцам, они оказывали всемерную поддержку новому рыцарско-монашескому ордену.

Дабы заручиться поддержкой аббата Бернарда Клервоского, Гуго написал ему из Иерусалима письмо с просьбой помочь в получении «апостольской конфирмации» (подтверждения) и составлении свода жизненных правил, или Устава. Это послание он передал с двумя рыцарями, Годемаром и Андреем (Андрей, похоже, приходился Бернарду дядей, а родственнику было трудно отказать). Не выразив особого восторга, Бернард тем не менее обещал посодействовать в созыве внеочередного церковного совета в Труа, с соответствующей повесткой заседания. Писец этого собрания Жан Мишель писал в своих воспоминаниях, что он делал все «по приказу церковного совета и преподобного отца Бернарда, аббата Клервоского», к чьим словам с «одобрением прислушивались» все собравшиеся прелаты. Единственное возражение прозвучало из уст епископа Жана Орлеанского, которого один из летописцев, Иво Шартрезский, охарактеризовал как «сладострастного содомита», известного под недвусмысленным прозвищем Флора — по имени прекрасной римлянки, воспетой Овидием. Причина его несогласия так и осталась неизвестной.

Гуго де Пейн в присутствии пяти соратников-тамплиеров — Готфрид Сен-Омерского, Аршамбуа Сен-Армандского, Жоффруа Бизо, Пайена де Мондидье и некоего Роланда — изложил основы ордена и представил на суд иерархов разработанный устав братства бедных рыцарей Христовых. После скрупулезного прочтения и редактирования отцами церкви Жан Мишель начисто переписал этот документ, состоявший из 73 параграфов. В уставе отчетливо ощущалось влияние цистерцианцев. Во вводной части напрямую отмечалось, что светское рыцарство «презирает любовь к справедливости, которая является их прямой обязанностью, и не выполняет свой христианский долг по защите бедных, вдов, сирот и священников, а вместо этого предпочитает разбои, грабежи и убийства»; но теперь те из них, кто присоединится к тамплиерам, получат возможность не только «снять с себя проклятие» и «возродить» истинный дух рыцарства, но и спасти собственные души. Это означало полное самоотречение и, в отсутствие военных действий, строгую монашескую жизнь. «Вы, кто по своей воле отказывается от радостей жизни земной… ради спасения души… и чье главное желание состоит в том, чтобы слышать заутрени и остальные службы согласно канону…»; а если обстоятельства не позволят этого сделать, то «каждый обязан прочитать молитву «Отче наш» — тринадцать раз вместо пропущенной заутрени и девять раз — вместо вечерни».

Аналогично отличию монахов бенедиктинского и цистерцианского орденов от мирян, существовала разница в одежде между рыцарем и сержантом или оруженосцем: «Повелеваем, чтобы все братья носили однотонную одежду — белого, черного или бурого цветов. Белая одежда полагается лишь полностью посвященным рыцарям, ибо те, кто оставил темную жизнь позади, должны через чистую и светлую жизнь вернуться к своему Творцу. Ибо что есть белизна, как не нетронутая чистота, спокойствие духа и полное воздержание». Целомудрие, то есть целибат, для рыцарей было одним из первейших требований: «Воздержание суть сердечное спокойствие и здоровье тела. Те же из братьев, кто не примет обета воздержания, да не обретут вечный покой и не сподобятся лицезреть Всевышнего, ибо воззвал апостол: «Несите всем мир и храните чистоту», — а без сего никому не дано увидеть Господа нашего».

Женатым мужчинам тоже дозволялось вступать в орден тамплиеров с разрешения жен, но без права ношения белых одеяний. Их вдовам, хотя и получавшим от ордена материальную поддержку за счет вкладов их бывших мужей, однако, как и другим родственницам женского пола, запрещалось посещать дома, где располагались рыцари.

«Принимать слишком много сестер опасно, так как с участием женщины древний враг многих сбил с праведной дороги в Рай…

Мы считаем, что опасно для всякого благочестивого человека обращать слишком большое внимание на лицо женщины; и потому пусть никакой брат не возжелает поцелуя ни вдовы, ни девицы, ни матери, ни сестры, ни тетки, никакой другой женщины. Итак, пусть Христово воинство избегает женских поцелуев, чрез которые часто люди подвергаются опасности, чтобы смогло оно идти пред очами Господа с чистой совестью и непорочною жизнью».

Следуя уставу Бенедикта Нурсийского и, вероятно, во избежание других форм сексуального порока в спальнях, где располагались рыцари на ночлег, «до самого утра должны гореть светильники», а спать тамплиерам полагалось «в рубашке, штанах, обутыми и с поясом». Возможно, это делалось и для того, чтобы они могли быстро вступить в бой в случае внезапного нападения: «Мы приказываем иметь всем такие одежды, чтобы каждый мог спокойно сам одеваться и раздеваться, обуваться и разуваться». Ответственный за обмундирование не должен был «раздавать слишком длинные или слишком короткие одеяния, а обязан подбирать соразмерные одеяния тем, кто будет ими пользоваться, в соответствии с размерами каждого». Волосы всем рыцарям следовало коротко стричь, а вот бриться им не разрешалось, поэтому все храмовники были бородатыми. Во внешнем виде не дозволялось никаких модных атрибутов — предписывалось общим указом, чтобы «ни один постоянный брат (frater remanens) никогда не имел меховой одежды или одеял, сделанных из овечьего или бараньего меха», и «не носил остроносой обуви и шнурков… ибо все эти мерзости пристали только язычникам».

Как и монахи, рыцари должны были принимать пищу в трапезной и в тишине. А поскольку, «как известно, употребление мяса в пищу является способом развращения плоти», то мясо разрешалось лишь три раза в неделю: полное его запрещение могло подорвать физические силы воинов. По воскресеньям рыцарям и священникам разрешалось по два мясных блюда, а оруженосцам и сержантам — только одно — и «пусть благодарят Господа и за это!» В понедельник, среду и субботу братья получали два-три овощных блюда с хлебом. По пятницам часто устраивались посты, а в течение примерно шести месяцев — со Дня всех святых (в ноябре) до Пасхи — еда резко ограничивалась. От поста освобождались только раненые и больные. Десятая часть пищи тамплиеров и все, что оставалось после трапезы, отдавались нищим.

Столь суровый Устав был продиктован опасениями Бернарда Клервоского и других отцов церкви, что без строгих монастырских ограничений рыцари-тамплиеры могут снова перевоплотиться в грешных мирян. Орден получал право на пользование земельными владениями, домами и людьми, обязываясь «править ими по справедливости». Храмовникам также разрешалось взимать десятину, дарованную светскими или духовными властями. Охота, в том числе соколиная, была запрещена. Исключение было сделано лишь для охоты на львов, которые, как сатана, «ходят кругами, выискивая, кого бы пожрать». Запрет налагался не только на остроносые туфли и шнурки, но также на золотые и серебряные украшения на оружии и лошадиной упряжи, а походный мешок для продовольствия предписывалось иметь только из льна или шерсти.