Даниил чуть было не ответил, что есть только один подозреваемый. Сигарета спасла ситуацию. Затянувшись, он подумал, прикинул.

— У меня есть кое-какие предположения, — сказал он, выпустив струю дыма. — Пока, увы, ничего конкретного.

Егор кивнул.

— Можно будет с ней увидеться?

— Пока еще нет. Суд продлил срок задержания до семидесяти двух часов. После будет либо продление, либо СИЗО. А там уже на усмотрение следователя.

— Но ты же этому можешь поспособствовать?

Даниил опустил голову.

— Сразу тебе скажу, что я в этой ситуации мало что решаю. Я не занимаюсь этим делом. Пал Палыч, конечно, обрисовал ситуацию, но…

— Но? Я думал, у вас там есть свои рычаги.

Даниил нахмурился.

— Рычаги? — переспросил он. — Что ты этим хочешь сказать?

Егор кисло ухмыльнулся.

— Не мне тебе рассказывать, Даня. Ты и сам знаешь, о чем я.

— Нет уж, давай, объясни мне. На какие рычаги я должен надавить?

Повисла пауза. Даниил ждал ответа, Егор взялся за кружку, но так и застыл.

— Мне она не безразлична, — сказал Даниил. — Я ей не брат и, может, даже просто посторонний человек, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы она оказалась на свободе как можно скорее.

— И даже если все доказательства будут против нее?

Даниил тяжело выдохнул. В этот раз сигарета не спасла положение. Одна затяжка, вторая — и все нет ответа.

— Родители как?

Егор сказал, что мать слегла, отец еще держится. Прозвучало это сухо, так, будто Егору было неприятно говорить о родных. Даниил списал это не на неприязнь, а на боль — тупую, тягучую, изматывающую. Такая боль может продолжаться долгое время, и она не убьет тебя, но непременно сделает другим.