Я добрался до дверной ручки, то и дело пуская кровавые ручейки изо рта и стуча себя в грудь, чтобы не потерять сознание.

Успела ли Ведающая поймать «радужную сферу» при падении?

Сможет ли она черпать Силу, если в ней самой не оставалось ни капли?

Кортеж Светлых уже отъехал?

В сумбуре мыслей я вывалился в пустой коридор. Дневной Дозор работает днем, а ночью спит дома. Во всяком случае, данный этаж. Работавшие круглосуточно лампы равнодушно освещали мое искалеченное тело, пока я, сгибаясь в три погибели, не добрался до своего кабинета. Коснулся рукой случайного места на кленовой двери, и та сразу раскрылась, распознав во мне хозяина.

Надо же, меня еще не уволили.

Разбираться в атмосфере тесного помещения было не с руки. Я взял со стола авторучку, снял колпачок, вонзил острый конец себе в шею, разбрызгивая кровь по столешнице. Раскрыл рот, чувствуя, как амулет переливает в меня Силу, которую я сразу пустил на исцеляющие заклинания для внутренних органов.

Ощущения были примерно такие, какие испытываешь, когда пнешь затекшую конечность, только в сотни раз сильнее. Затем наступила настоящая реакция. Я рухнул во вращающееся кресло, сотрясаясь в конвульсиях. Лишь через минуту я сумел взять себя в руки настолько, чтобы вытащить ручку из шеи, позволяя ране тут же затягиваться. Силы во мне не хватало на полное восстановление, не говоря уже о бодрости. Я лишь смог более-менее стоять самостоятельно.

Добрался до шкафа, раскрыл дверцу, уставившись на отражение в зеркале. Сразу от него отвернулся, не желая запоминать облик. Вытащил из шкафа брюки и туфли. Рубашку менять не стал, не желая потом по новой надевать портупею с «эришей» и шакрамом. И со сломанными ребрами сам я мог не справиться с такой сложной процедурой. Лишь отодвинул пару вешалок, доставая старый плащ, висящий здесь со времен злополучной командировки в Севастополь. Накинул плащ на плечи, чувствуя его непомерную тяжесть. Из верхнего ящика забрал оставшиеся патроны к револьверу, расфасованные в обоймы по пять в каждой. Из нижнего вытащил аптечку, раскрыл ее, грубо залепил пластырем раны на лице и руках. Не тратить же целительную магию на декор. Схватил шприц с антишоком, вколол в бок чуть ниже поврежденных ребер, прямо поверх разодранной рубашки. Вылил на лицо пузырек перекиси водорода, едва не агонизируя от боли. Кинул в рот шесть таблеток анальгина, надеясь, что не сблюю. Наконец, достал катавшуюся по дну ящика початую бутылку «Мартелла», глотнул из горла раз восемь. Швырнул остаток на пол и, пошатываясь, вышел из кабинета.

Кортеж. Борисов. Джонсон. Самолет в Прагу. Они уже должны были выехать.

Новый приступ боли помутил мое сознание – я остановился, опираясь рукой о стену, вдыхая воздух. Машинально поискал в кармане бумажку с обратно идущими цифрами, и нервно рассмеялся. Два часа назад мне не нравилось, что существуют точные данные, кому жить, а кому умереть, размеченные по всем заветам Аль-Хорезми. Теперь никаких данных нет, и я о них мечтал. Никогда не хотел опираться на слепую надежду. Не хочу и теперь.

Значит, буду действовать без опоры.

Палец на кнопку лифта – и кабина понесла меня вниз, к паркингу. Там должна была дежурить охрана. Мое появление в офисе уже известно, и оно могло вызвать вопросы даже безо всякого повышенного внимания к моей бедной персоне.

Двери лифта открылись, и я почувствовал запах черники. Револьвер я выхватил быстрее, чем на меня уставился Сашка Агеев.

– Э-э… – только и начал он, таращась в неподдельном изумлении.

Я двинул ему кулаком в живот, нацелился дулом «эриши» в лицо. Не важно, являлся сейчас Сашка мне другом или врагом. Подобных понятий уже не осталось. Но вывести его из-под обвинений в сотрудничестве со мной я был просто обязан, равно как и донести до него свои мысли как можно быстрее. Агеев должен был мне еще пригодиться. Примерно через пятьдесят секунд.

– Молчи и топай, – сказал я, не узнавая своего голоса. – Башку прострелю.

– Воробьев, что ты делаешь? – забормотал Сашка. – Остановись, давай поговорим.

Я толкал его впереди себя. Если почувствую новый запах черники, то его разбавит аромат пороха «эриши». И все вопросы уже потом. Агеев не низший и не должен сильно пострадать от серебряной пули. Но авторитет и отношения – слишком уязвимые материи. Саша знал, что я их уже непоправимо нарушил. Добить их будет милосердием.

С обратной стороны парковки послышался знакомый кашель. Джепп вышел из-за угла, сморкаясь в платок. Увидел меня и застыл.