Нередко доводы основывались на совершенном игнорировании нравов эпохи. Современник Гудела У. Тайтлер в 1767 г. заявлял, что письма, «кажется, сами составляют презумпцию невиновности, поскольку не только королева, но и любая женщина, у которой предполагается хоть немного благоразумия, самого слабого чувства скромности, не могла бы написать подобные письма» [121]. В XIX в. были найдены французские тексты части писем, ранее известные лишь в их шотландской или латинской версии. Вместе с тем выяснилось, что в некоторых из них существует обратная связь — французские идиомы грубо переведены на шотландский язык. Хозек считает, что отдельные французские письма были адресованы Дарнлею (но не доказал, что тот вообще знал французский язык)[122].
В конце XIX в. в дискуссию активно включились немецкие историки. П. Бреслау считал подлинными часть писем. Г. Гердес выдвинул теорию, будто часть одного письма (№ 1) была написана Дарнлеем Марии, а часть другого (№ 2) — Марией Мерею. Б. Зепп высказал предположение, что большинство писем представляет собой перефразировку дневника, который вела Мария[123]. Как подчеркнул в 1886 г. О. Карлова, подлинность писем удостоверяется лишь свидетельством под присягой лорда Мортона — ярого врага Марии, участника убийства Риччио и заговора против Дарнлея. По мнению Карлова, подделку, возможно, осуществили Мортон, Мерей и Леннокс, может быть, при участии секретаря Мерея Джона Вудса. Мейтланд был в курсе всей этой махинации. Основу «писем из ларца» составляли, по всей вероятности, какие-то письма и заметки Марии Стюарт, захваченные у нее или другим путем попавшие в руки ее врагов, а также письма Дарнлея к королеве[124]. А. Петрик, защищая версию о подложности писем, тем не менее приводит и аргументы в пользу их подлинности: отказ посла Марии Стюарт в Англии епископа Лесли сравнивать подписи королевы, само содержание писем, их стиль, с трудом поддающийся подделке, упоминание различных побочных обстоятельств и тайных переговоров, которые действительно имели место[125].
Одно из наиболее веских доказательств в пользу подлинности писем, полагал Т. Гендерсон, — это молчание, которое хранили о них сама Мария Стюарт и ее сторонники. Когда было необходимо все же занять определенную позицию — во время следствия в Англии, Мария объявила их подложными, но ведь она отрицала позднее подлинность и других, безусловно написанных ею писем[126].
Итак, есть ли основания сомневаться в том, что автором «писем из ларца» была Мария Стюарт? Подробный анализ содержания писем свидетельствует, что их вряд ли мог написать один и тот же человек. Английский посол Рэндолф утверждал, что у Босвела была «другая жена», во Франции. Не исключено, что часть писем исходила от нее. Возможным кандидатом на роль подлинного автора писем является и норвежка Анна Трондсен, с которой Босвел был обручен. Ее почерк не похож на почерк королевы, но письма Трондсен могли быть переписаны.
М. Г. Армстронг-Девисон сравнительно недавно в специальном исследовании показал, насколько маловероятно даже части «писем из ларца» приписывать авторство Марии Стюарт[127]. При предположении, что некоторые письма написаны француженкой — «другой женой» Босвела, становятся понятными фразы, которые вызвали столько разноречивых толкований; эти фразы могли исходить только от женщины скромного происхождения при обращении ее к знатному вельможе, но никак не от шотландской королевы. А изменить «неудобные» даты и подделать подпись королевы могла, например, супруга лорда Мейтланда — в девичестве Мария Флеминг, которая воспитывалась вместе с королевой во Франции. Подпись Марии Флеминг (сохранились ее образцы) почти неотличима от подписи Марии Стюарт. Известно, что Мария Флеминг, любившая своего мужа, всецело находилась под его влиянием. Она вполне могла стать орудием в осуществлении планов «шотландского Макиавелли».
Но если письма, уличающие королеву в убийстве мужа, — подделка, что же тогда произошло в Кирк о’Фил-де в ночь с 9 на 10 февраля, какая драма разыгралась там?
Несомненно, что в конце 1566 и начале 1567 г. протестантские лорды составили заговор против Дарнлея, которого они считали предателем. Сведения об этом дошли и до иностранных дипломатов. Об этом заговоре рассказывает его активный участник, впоследствии многолетний регент Шотландии граф Мортон в «Исповеди», написанной им накануне казни в 1581 г., когда ему, вероятно, не имело смысла скрывать истину. Кроме того, известно, что королева осенью 1566 г. добилась примирения между Босвелом и лордами — участниками этого заговора, включая Мерея и Мейтланда (многие документы, связанные с этим примирением, позднее были сознательно уничтожены врагами Марии). Была ли, однако, сама королева участницей заговора против мужа? Ее поступки говорят скорее об обратном. Главным свидетельством виновности Марии считается ее поездка в Глазго с целью помириться с больным мужем[128] и перевезти его в Кирк о’Филд. Но эти факты допускают различное толкование. Ведь примирение с Дарнлеем усиливало позиции Марии. Но именно это-то, возможно, и заставило лордов ускорить подготовлявшееся убийство. Ходили слухи, что королева снова должна была стать матерью, и ее поездку в Глазго можно объяснить желанием «узаконить» ребенка. Кроме того, как писал еще в прошлом веке Л. Мене-валь, если предположить, что Мария хотела любой ценой отделаться от мужа, то не проще ли было бы прибегнуть к услугам ее врача, лечившего и Дарнлея, и не затевать такое рискованное и трудное дело, как взрыв большого дома в столице?[129]
В прямой связи с убийством Дарнлея находятся два судебных процесса, имевших место вскоре после взрыва в Кирк о’Филде. Первый организуется королевой и Босвелом, чтобы снять с последнего всякие подозрения. Единственным обвинителем выступает отец убитого лорд Леннокс. Он хочет прибыть на место заседаний суда с отрядом в 1000 человек. Ему разрешают взять с собой не более шести слуг. Леннокс понимает, что его заманивают в западню, где он может очутиться во власти убийц сына. Старый граф просит отложить судебные заседания на 40 дней — обычный срок для подготовки обвинения. Ему отвечают, что он сам просил скорого суда!
На этом суде не было прокурора, а главный свидетель обвинения был арестован за причастность к государственной измене. Босвел представил письмо Леннокса, настаивавшего на скором рассмотрении его иска, и добавил, что королева удовлетворила его просьбу. Вызвали свидетелей — таковых не оказалось. Босвел удачно защищался от обвинения. Мерей, Мейтланд и другие лорды — будущие обвинители Босвела — выступили в его защиту. После этого судьям лишь оставалось объявить Босвела невиновным в возведенных на него обвинениях[130].
Этот судебный процесс проливает мало света на события, приведшие к взрыву Кирк о’Филда. Ведь действовать так, как действовали королева и Босвел, необходимо было вне зависимости от участия или неучастия каждого из них в заговоре. Им нужно было снять с себя — обоснованное или необоснованное — подозрение.
Более показателен другой процесс, происходивший уже после поражения королевы и Босвела. На этот раз суду были преданы лица, помогавшие, как считали, Босвелу в организации убийства Дарнлея. Однако даже под пытками подсудимые не дали желательных лордам показаний. На эшафоте в своих предсмертных заявлениях осужденные твердили о своей невиновности. А один из них, капитан Блейкэдер, от которого ждали разоблачений, выразил свое твердое убеждение, что убийство было подготовлено Мереем и Мортоном. Позднее то же заявили перед казнью слуги Босвела — Дэлглейш и трое других, показавшие, что сообщниками их лорда были Мерей и Мейтланд, королева же не участвовала в заговоре[131].
На судебном процессе самой Марии Стюарт, о котором речь пойдет ниже, утверждалось, что именно она выбрала Кирк о’Филд как резиденцию для Дарнлея. В действительности, как писали историки еще в прощлом веке, показания ряда лиц, принадлежавших к разным лагерям, свидетельствуют, что Мария первоначально собиралась перевезти мужа в другое место — в Крейгмиллер[132] для лечебных купаний. Что же касается Кирк о’Филда, расположенного на высоком месте, то на нем остановил свой выбор сам Дарнлей, возможно, вопреки советам королевы[133], но, по наущению Мерея[134], считая, что возле жены он будет подвергаться меньшей опасности со стороны ненавидевших его лордов[135].
По мнению ряда английских исследователей, в ночь с 9 на 10 февраля 1567 г. нашли завершение не покушение Босвела и Марии Стюарт на жизнь Дарнлея, а два или даже целых три заговора. Во-первых, план королевы и Босвела (возможно, поощряемых Мере ем), которые намеревались изолировать Дарнлея, предотвратить его бегство из Шотландии и предать суду на предстоящей сессии парламента (а до этого держать под арестом). Второй заговор — самого Дарнлея, стремившегося установить связи с Испанией и иезуитами. Вероятно, Дарнлей действовал с помощью предателя, некоего сэра Джеймса Балфура из Питтендрейча. Этого ученого судью, впоследствии главу шотландской юстиции, даже современники, привычные ко всему, выделяли как «богохульного Балфура», как «самого растленного из людей», последовательно служившего всем партиям и предававшего их поочередно, в зависимости от обстановки, с выгодой для себя.
За два месяца до взрыва, 9 декабря 1566 г., брату Джеймса Балфура Роберту была предоставлена должность управляющего Кирк о’Филдом, и судья мог без всяких помех осуществить подготовку к преступлению. Ходили слухи, что незадолго до взрыва он купил пороха на большую сумму в 60 ф. ст. Молва о причастности к заговору Джеймса Балфура возникла сразу же после взрыва. Английские агенты доносили в Лондон, что был тайно убит слуга Балфура, поскольку его признания могли «привести к полному раскрытию картины смерти короля» (т. е. Дарнлея). Сам же Балфур утверждал впоследствии, что Мария предложила ему организовать убийство Дарнлея, но он благородно отказался. Свидетельства Балфура стоят вообще немногого, а особенно если учесть, что он годами после гибели Дарнлея подвизался в рядах сторонников Марии Стюарт.
На процессе против Марии Стюарт указывалось, что порох был сложен в спальне королевы, которая находилась под комнатой Дарнлея, что королева провела в своей опочивальне две ночи. А в покрытых мраком событиях 9 февраля по крайней мере очевидно одно — Кирк о’Филд, по единодушному свидетельству очевидцев, взлетел на воздух целиком, вплоть до камней фундамента. Поэтому в первые дни после взрыва господствовало мнение, что под дом была подведена мина. Об этом же говорилось в письме, отправленном от имени Марии Стюарт в Париж. То же сдмое доносили английские дипломаты и агенты в Лондон. Мерей также сообщал, что дом «целиком подорван». По-видимому, брату королевы, вскоре снова возглавившему группировку, враждебную его сестре, еще не пришло в голову, насколько это заявление не согласуется с утверждением, что порох находился в опочивальне Марии Стюарт.
Наконец, третий заговор — Мерея и его сообщников, которые каким-то образом, возможно, узнали о заговоре Дарнлея и не стали мешать его осуществлению. Мерей, давно мечтавший о троне, решил, что наступил подходящий момент (его племяннику, сыну Марии Стюарт и Дарнлея, еще не исполнилось и года). После устранения Марии и Дарнлея Мерей должен был стать регентом. Отсюда до престола был лишь один шаг. Заговор Мерея был направлен не против Дарнлея, от которого куда проще было отделаться с помощью яда (доказать отравление при тогдашнем состоянии медицины было невозможно), а именно против королевы. Поэтому и пришлось прибегнуть к взрыву всего здания, заблаговременно доставив в Кирк о’Филд большое количество пороха. В связи с этим же пришлось взять в мнимые сообщники Дарнлея и организовать засаду, чтобы прикончить его, когда он будет покидать здание. Но вот дом взлетел на воздух. Дарнлей, имитируя чудесное спасение, выпрыгнул в ночной рубахе из окна, его сопровождал лишь один слуга. Они были схвачены и задушены людьми Мерея.
Официальная версия, повествующая о том, что слуги Босвела, неожиданно появившиеся в Кирк о’Филде, быстро доставили порох из Холируда (замок Марии, в котором она оставалась после свадьбы королевских слуг), содержит много несуразностей, тем более что, как уже отмечалось, в результате взрыва пороха в комнате королевы весь дом не мог быть разрушен до основания. По-иному предстает картина, если допустить, что Босвел действовал вместе с лордами. Возможно, разные участники заговора намечали различные жертвы и оттяжка взрыва до двух часов ночи была вызвана разногласиями, неуверенностью, стоит ли действовать, когда главный объект покушения — королева неожиданно покинула здание. В литературе уже давно была высказана мысль, что те, кто взорвал здание, вероятно, не знали всех деталей заговора[136].
Известный английский историк Р. Уильямсон полагает, что Дарнлей еще со времени убийства Риччио стал орудием Мерея. Ведь действительным объектом покушения и в том и в другом случае была королева. Дарнлей рассчитывал после устранения Марии стать формальным правителем при своем малолетнем сыне, уступив пост регента Мерею. Заметное место в событиях Уильямсон отводит Арчибальду Дугласу, который незадолго до взрыва был в Кирк о’Филде вместе с Королевой и Босвелом. Это известно из «Исповеди» Мортона и из показаний казненного в 1581 г. слуги Дугласа — Биннинга. Участие Дугласа подтверждает и мольба, приписываемая Дарнлею, когда его настигли убийцы в саду: «Сжальтесь надо мной, родственники, во имя того, кто имел жалость ко всем!» (Дуглас состоял в родстве с Дарнлеем по материнской линии). Что же касается намерений Мерея, то он не мог не учитывать, что Марии в декабре 1567 г. исполнится 25 лет, после чего она по шотландскому обычаю получит право отменить все земельные пожалования, которые были сделаны в годы ее несовершеннолетия. Однако случилось так, что в декабре 1567 г. королева оказалась в тюрьме, а Мерей стал регентом при ее малолетнем сыне[137].
Такова гипотеза, различные варианты которой постепенно, в разное время получают преобладание в историографии. Однако она остается лишь гипотезой. Так, например, предположение об участии в одном из заговоров Дарнлея, хотя косвенно и подтверждается его попытками завязать связи с католической Испанией и римским престолом, все же остается почти бездоказательным. Странно, что сама мысль о заговоре Дарнлея возникла у историков лишь через четыре столетия. Почему она не была высказана ни одним из современников, даже теми, кому это было бы явно выгодно? Если лордам, обвинявшим Марию и Босвела, незачем было выдвигать подобную версию, то почему бы ей самой и ее новому мужу не сделать этого? Граф Мортон в своей предсмертной исповеди тоже не пытался обелить себя, обвиняя во всем Дарнлея. К тому же больному Дарнлею, проведшему всего 10 дней в Кирк о’Филде и, по всей вероятности, не знавшему заранее, что он будет привезен сюда, вряд ли было по силам провести подготовку к взрыву.
Первоначально все свидетели утверждали, что на трупе Дарнлея не было видимых следов насильственной смерти. Однако далее начинаются расхождения: из некоторых показаний следует, что он был убит во время взрыва, из других, притом большинства, что после взрыва. Расхождения эти мало что дают для выяснения факта, кто же был заговорщиком.