В лагере на плато нашу команду встретили радушно: видимо, благодаря все той же Мане. Нам предоставили переносное жилище: нечто среднее между восточной палаткой и индейским вигвамом, поделились продуктами. Из зерна, каких-то овощей и вяленого мяса Люська умудрилась сварить что-то вроде кулеша, к которому здорово подошло горное дикорастущее растение, напоминающее чеснок по вкусу. Так что поели мы на славу: кулеш удался.
Во время еды в палатку ворвался растрепанный, яростно протирающий стекла небольших очков человек, который извинился и, пересыпая свою речь высокопарными обращениями и дореволюционными словечками, представился Гроссманом Яковом Фёдоровичем, членом научного общества Новосветского княжества. Оказалось, что Гроссман застрял на Дахафе после того, как шайка шныряющих поблизости бандитов перебила весь состав экспедиции, в которую он входил… и вот уже как половину местного года Яков Фёдорович живет среди туземцев, выжидая момент, когда ему посчастливится вернуться обратно в Новый Свет.
Узнав, что я — Проходимец, да к тому же и русскоязычный, Гроссман возликовал и пожелал присоединиться к нашей группе для возвращения в родные пенаты. Правда, он еще попытался подговорить меня, а когда я отказался — Имара проникнуть в старый город на другой стороне ущелья, тот самый, который я увидел, выбравшись из вентиляции. Город этот считался священным у туземцев, и ходить туда было запрещено. К тому же никаких мостов или других ходов к нему не существовало.
Имар, как и я, проявил благоразумность и отказался от этой авантюры. Гроссман повздыхал-повздыхал и… смирился. А смирившись — стал собираться с нами в дорогу. Теперь он ехал с Ками, Люськой и Саньком на телеге и рассуждал о загадках и чудесах этого мира, развлекая девушек и отвлекая их от грустных мыслей. Он же объяснил мне радушие туземцев, что странным образом были расположены к нам: оказывается, им известны гиверы, которых они называют «ходящими во тьме», очевидно подразумевая их умение проникать через Переходы в другие миры. По местным мифам, одна из древних гивер как раз и «привела» в этот мир народ, что бежал от каких-то своих врагов. Народ благодаря ей спасся и заселил окружающие Переход земли, разбросав свои деревеньки возле источников воды, на больших расстояниях друг от друга. А гиверы стали у них почитаться священными животными, приносящими жизнь. Вот так Маня оказала нам весомую услугу, и мне даже пришлось отбиваться от множества предложений оставить гиверу в одной из деревень. По-видимому, местные вожди таким образом хотели поднять свой авторитет и укрепить власть, так что разочарование моим отказом было немалым.
Впрочем, препятствий нашему отъезду тоже не чинили, наоборот: нам подсказали, как лучше продолжить путь. Оказалось, что мы можем подобраться поближе к Дороге, пройдя от плато через пещеры, но другим маршрутом, что хорошо сократит нам расстояние. Вот только время на отдых нам все равно пришлось потратить: как бы я ни торопил остальных, и я сам, и остальные нуждались в отдыхе, так что мы потратили более суток на сон, еду и сборы. За кое-какие пожитки я выменял телегу и четырех странных существ, служащих туземцам тягловыми животными и верховыми «лошадьми». С нами пошел местный житель, который обязался проводить нас до начала «Огненной Дороги».
Путь через «другие пещеры» оказался настолько просторен, что по нему спокойно прошли и «кони», и телега. Я боялся, что местность, по которой нам нужно будет ехать, окажется сплошным болотом после прошедшего потопа, но за пару суток вода осталась только в горных речках и небольших водоемах: жаркое солнце выпило всю влагу из почвы, и этот, надеюсь, последний день пути сидящие на телеге уже глотали пыль, поднимаемую «конями» едущих впереди всадников. Пришлось плестись чуть в стороне и следить за ветром, чтобы он не сносил пыльный шлейф в сторону колесного транспорта.
Быстро темнело. Я спрыгнул с «коня» и привязал повод к крепкому кусту. Мой пучеглазый скакун, что своими круглыми, лишенными шерсти боками, длинной и узкой мордой-клювом и трехпалыми лапами больше напоминал смесь ящерицы и четырехногой птицы, тут же принялся деловито объедать листву, компенсируя воздержание от пищи со времени полуденной стоянки.
Мы решили остановиться на ночлег возле небольшого ручья, что весело скакал по камням, не подозревая, что еще немного — и он пересохнет под влиянием немилосердного солнца. Низинка с ручьем была окружена буйной растительностью, и Имар с Гроссманом уже принялись таскать сушняк для костра. Я вытащил «кинжал» и, нарезав им тонких стружек, разжег огонь своей памятной зажигалкой — той самой, что спасла меня от холода еще на Пионе.
Костер занялся, задымил, затем разгорелся, разбрасывая искры, потрескивая нагревающимися ветками. Подошли Люська и Ками, принесли припасы с телеги. Прихромал Санёк, за ним пришел Данилыч. Округа сразу наполнилась громкими голосами, смехом, бряканьем посуды…
Я всегда любил сидеть у костра, смотреть в огонь, ждать, когда будет готово варящееся «с дымком» кушанье. Но сейчас мне захотелось тишины, и я, прихватив туристический коврик (пару штук мы все-таки вынесли с автопоезда), поплелся в сторону вершины холма, надеясь обрести там одиночество.
Несмотря на прошедший жаркий день, вечером как-то быстро появилась роса, и трава оставляла влагу на моих джинсах. Шебекский боевой комбинезон теперь катил на телеге вместе со скудными пожитками остальных и огромной кучей всякого археологического хлама, что прихватил с собой Гроссман. Так что на мне были мои единственные футболка и джинсы: та одежда, что я засунул в свой рюкзак вместе с курткой, кроссовками и пачками патронов к дробовику, когда мы выбирались из тонущего прицепа «Скании».
Что-то недовольно фыркнуло за моей спиной. Я обернулся и обнаружил Маню, бредущую за мной через высокую траву. У гиверы, насколько я мог рассмотреть в сумерках, был крайне недовольный вид, словно говоривший: «А зачем куда-то идти по этакой сырости? Не лучше ли посидеть с остальными?»
Почти весь день Маня ехала на телеге, продрыхнув практически всю дорогу, и лишь пару раз соскакивала и убегала куда-то, впрочем быстро возвращаясь. Все ее поведение говорило о том, что она решительно против продолжительных перемещений на своих лапах и в ее намерения никак не входит удаление от телеги и везомых на ней съестных припасов. Тем не менее сейчас Маня стоически плелась вслед за мной, словно ответственно выполняя задание, которое задала самой себе: следить за моей безопасностью, куда бы я ни пошел.
Достигнув вершины холма, я перевалил за нее, чтобы отгородиться от звуков лагеря, и расстелил коврик. Маня, едва я прилег, тут же приткнулась рядом и положила голову мне на живот, посопела, умащиваясь, вздохнула протяжно, затихла. Прошло то время, когда она целиком умещалась на моей груди во время сна: теперь гивера выросла почти в два раза, и мне было бы уже затруднительно выдерживать на себе такую хрюшку.
Я улегся затылком на закинутые руки и потерялся взглядом в темнеющем небе, где одна за другой протаивали дырочки звезд. Несмотря на то что теперь я был в относительной тишине и практически наедине с собой — Маня не в счет, — желаемый покой почему-то не приходил. Я никак не мог расслабиться, раствориться в окружающей природе, чтобы сбросить гнетущее напряжение, набраться новых душевных сил. На Земле это у меня обычно получалось, но здесь…
Аромат зрелых, неизвестных мне трав, еще какие-то незнакомые запахи, мелькающие силуэты пролетающих крупных насекомых, странный трескучий крик невидимой твари, то ли пичуги, то ли жука, — все говорило мне, что я не на Земле. Даже звезды не выстраивались в привычные созвездия, напоминая о чужом мире, о бешено проносящемся мимо этой планеты времени. Теряемого мною времени.
А ведь где-то ждала меня Илона. И ждала уже довольно долго. Мое отсутствие, должное продлиться максимум месяц, растянулось на неопределенный срок, и срок этот грозил приобрести совсем грозные масштабы, если мы в самое ближайшее время не доберемся до Дороги и я не выведу всех в Новый Свет. Причем — целыми и невредимыми — хватит уже потерь близких мне людей.
Я прислушался к взрыву хохота, донесшемуся от нашей стоянки, вздохнул тяжело… Веселятся… Наверное, Гроссман снова сморозил какую-нибудь нелепую шутку. Старается, веселит девушек, ученый-натуралист, член Новосветской Академии наук…
Мне же было не до смеха: как-то тяжеловат стал груз, опустившийся на мои плечи. Слишком тяжеловат.
У каждого человека есть своя мера решительности и величины ответственности, которые он может вынести. Всего около года назад я и думать не мог о каких-то странствиях между мирами. Всей моей ответственности хватало только на то, чтобы не опоздать на работу и принести зарплату домой. У меня даже никаких особенных планов на жизнь не наблюдалось: катился себе по жизни сереньким неприметным колобком, лишь отщелкивая промежутки между выходными и с тоской думая о том, что от отпуска, до которого еще жить и жить, опять отхватят основательный кусок под видом срочного заказа нашей фирме. «Ах, как это не успеваете? У вас же еще время до утра есть и выходные… Вы же должны понимать, что от этого зависит имидж нашей фирмы — с Европой работаем! У вас отпуск скоро? Вот и поработайте понемногу в отпуске, совмещая приятное с полезным…»