Вновь оставшись наедине с графом, Эрл опять снял корону, поворачивая её в свете лучей солнца, пробивающегося сквозь цветные квадратики стёкол. В солнечных лучах драгоценные каменья искрились гранями, вызывая у юноши грустную улыбку.
— Позвольте узнать, ваше величество, чему вы так печально улыбаетесь? — поинтересовался Югон Тревин.
— Я думаю о том, граф, что став королём, не являюсь таковым, пока мою страну раздирают на части энгорты и аджероны. Что мне эта корона? Что эта мантия и дорогие одежды? До меня дошёл слух, что некоторые дворяне уже плетут интриги, чтобы выгадать побольше привилегий, приблизиться ко мне. И это в то время, когда простой народ утопает в собственной крови.
— Вы знаете, что делать, ваше величество, — произнёс граф, пристально глядя на юношу.
— Да. Поднимайте войско, граф. Пора покончить с аджеронами и браться за энгортов, пока нас самих не посадили на колья.
— Слушаюсь, ваше величество, — склонился Югон Тревин. — Я верил, что титул короля не ослепит вас. И вы по-прежнему будете думать о своей стране и своём народе.
— Настоящим королём я стану лишь после того, как последний завоеватель падёт под нашими мечами. Только после этого я смогу по праву надеть венец отца.
— Венец вашего отца? — переспросил граф. — Разве он не утерян?
— Нет, граф. Он в надёжном месте. Но там сейчас хозяйничают энгорты, — Эрл тяжело вздохнул. — Так что не будем попусту терять время. Боги за нас. Колмадор будет свободным. Поутру выступайте навстречу барону, а мне придётся задержаться. Государственные заботы легли тяжёлым бременем.
Пока двадцатипятитысячное войско под командованием Югона Тревина шло от Пиерона навстречу войску Сиурда Тувлера, тот со своей тридцатитысячной армией вышел к Трасимскому озеру в месте, самой природой предназначенном для засады. Озеро подступало почти вплотную к горе, оставляя лишь узкую полоску берега; дальше полоска расширялась в небольшое поле, отовсюду окружённое крутыми холмами. Там барон разбил лагерь для тяжелой пехоты, легковооружённых пешцев увёл на холмы, а конницу спрятал у самого входа в ловушку.
Югон Тревин появился на закате солнца. Не разбивая лагеря, дождался утра и, едва рассвело, прошёл теснину. На поле он заметил аджеронов, но лишь тех, что были перед ним. Засады в тылу и над головою не обнаружил.
Убедившись, что план удался, что враг заперт и зажат меж озером и горами, Сиурд Тувлер подал войску сигнал к нападению. И оно с громогласными криками скатилось вниз.
Дружная слаженность аджеронов поразила колмадорийцев. Из-за поднявшегося с озера тумана они ничего не видели даже в нескольких шагах, тогда как аджероны отлично различали друг друга и спустились почти одновременно. На помощь им пришла конница и тяжёловооружённая пехота.
Лишь по крикам, загремевшим со всех сторон сразу, колмадорийцы поняли, что они в кольце. Среди всеобщего замешательства граф Югон Тревин сохранял завидное присутствие духа. Он успокаивал воинов, пугливо озиравшихся на каждый новый крик, и всех призывал стоять твёрдо.
— Помните, — повторял он, мечась в тумане на своём жеребце, — не молитвы богам выведут нас отсюда, а только собственная сила и отвага!
Но за гвалтом и смятением ни советы, ни приказы не были слышны; воины не узнавали своих знамён и военачальников, и для многих оружие стало скорее обременительным грузом, чем защитою. В туманной мгле метались крики сражающихся, звон оружия, стоны раненых, вопли ужаса тех, над кем в последнем ударе занесли меч, топор или копьё. Одни пускались в бегство, но тут же наталкивались на клубок сражающихся и застревали в нём. Другие, опомнившись, пытались вернуться в битву, но их уносило потоком беглецов.
Всё же у всех наступило понимание, что нет иной надежды на спасение кроме той, что скрыта в силе рук и остроте клинков; и каждый сам стал для себя начальником, и сражение разгорелось вновь. Теперь только случай соединял людей, и собственная храбрость указывала каждому его место!
Почти три часа продолжалась эта жестокая сеча, и всякий раз особенно жарко вспыхивала там, где появлялся граф. Его окружали лучшие воины, он бесстрашно бросался в самую гущу врагов, пока он не получил серьёзное ранение.
Это послужило причиной повального бегства колмадорийцев. И уже ни озеро, ни горы не казались им помехою. Словно ослепнув от ужаса, люди карабкались на холмы, забивались в щели, брели по воде, пока не погружались по плечи, по уши. Были и такие, кто сбросили доспехи и пустились вплавь, но тонули либо возвращались, ощутив безнадёжность затеи переплыть озеро, чей противоположный берег был столь далёк, что его совсем не видно. А на прибрежных отмелях их уже поджидали…
Около шести тысяч пехоты из замыкающего отряда ещё в самом начале битвы смогли выскользнуть из западни. Взобравшись на один из холмов, они стояли, не зная, что происходит внизу в белой мгле, прислушиваясь к воплям и звону оружия.