– Сдурела? – парень сразу забрыкался, и я со смехом его отпустила.
– Ладно, ладно... Не скажу, конечно. Иди уже, позови всех к столу.
Расставляя тарелки, я думала о том, какая я все-таки становлюсь слепая, когда считаю себя воплощением благородства, этаким ангелом-хранителем для убогих. Даже на маму родную смотреть свысока предпочитала, считая ее неспособной самой заработать хоть что-то. А мама, та еще гордячка, стыдилась дочери признаться в таком компрометирующим ее светлый высоконравственный облик хобби – даже приносящем деньги. Стыдилась, что не простила , не утешила меня, когда было нужно, а сейчас – поздно. Сейчас я тоже якобы слишком горда и самостоятельна, и проще делать вид, что мы чужие, связанные лишь семейным долгом люди, чем признать свои ошибки.
Понимание этого внезапно принесло такое облегчение.
Глава 5. Яна (3)
***
Хоук ел мою еду с аппетитом, но и с опаской – будто бы думал, что я ему какой особый ингредиент с подвохом в мясо добавила. Я, увы, не сообразила, но, чтобы человека не разочаровывать, кидала все на него многозначительные, предвкушающие взгляды – пусть боится.
Мама на наши переглядывания смотрела с умилением и это напрягало. Слишком быстро изменилось ее отношение к Хоуку – от подозрительности к высшей степени благосклонности. Хотя за такое вкусное вино, что он притащил, любую сомнительную биографию простить можно.
Но если мама гнев на милость и сменила, то Сашка так просто поддаваться обаянию Билла не собирался и все пытался меня дискредитировать, чтобы ухажера отвадить.
– А ты знаешь, что Янка дерется? – ехидно спрашивал Саша.
– Еще как знаю. Она ударила меня примерно на седьмой минуте знакомства, – невозмутимо отвечал Хоук.
– Яна! – возмущалась мама. – Проверка мужчины на прочность это, конечно, важно, но нельзя же так сразу.
Я делала очередной глоток вина – это куда приятней глупой игры слов.
– Яна свою собаку любить будет сильнее и кормить вкуснее – стопроцентно. Ты вообще видел какая у нее собака здоровая и злющая?
– Мы с Фраем отлично поладили. Он меня даже не укусил ни разу...
– Кстати о собаке, – наклонилась ко мне мама. – Надеюсь, ты не собираешься оставить ее нам?
– С подругой я Фрая оставила, – рассеянно ответила я, допивая залпом остатки вина в бокале. – Слушай, мама, пока мальчики мне тут кости перемывают, пошли на балкон, покурим.
Курить, конечно, я не собиралась – это так, условная шутливая фраза для “нужно поговорить наедине”, и мама за это предложение с энтузиазмом ухватилась.
Балкон, обычно установленный ящиками с цветами – бело-розовой петунией, алой бегонией, синим клематисом – был непривычно пуст и уныл. Голые решетки давно проржавели, краска облупилась, половину площадки занимали старые тазики, ящики, кастрюли... И удачный вид на новые детские качели и золотые березки во дворе не спасали картину удручающей бедности. Хотя причем тут бедность, когда деньги были – просто нежелание.