Я смотрю на него, как будто вижу впервые. Перед глазами: профиль Тигра в Эйфории. Тигр писал в общий чат. Вероятно, ему понравилась Скарлетт. Если так, то, очевидно, он не в шахматы собирается с ней играть. Я ощущаю такую спутанность сознания, что даже мышцы слабеют. Какой же ты
Разумеется, я должна покинуть чат в «Эйфории». Это даже не обсуждается. Тимур — больше не мой мужчина. Он принадлежит другой. Любят они друг друга или нет — не мое дело.
Тимур открывает рот, чтобы сказать еще что-то, но я спешно перебиваю:
— Твои отношения с невестой меня не касаются.
Обхожу его, и как бы тяжело ни было, удаляюсь в сторону бутик-отеля. Не хочу оставлять его. Хочу остаться, но не могу. Не должна. Это неправильно. Он
Мне до сих пор стыдно за произошедшее и, безусловно, вопиющее недоразумение с Евой Васильевной. Впервые я допустила непростительную оплошность и готова пахать с двойной... тройной отдачей, чтобы очистить свое доброе имя от пятна этой ошибки.
Перед окончанием рабочего дня в пятницу Аскаров следует по протоколу и вызывает меня «на ковер». Протягивает листок с длиннющим списком — перечень наименований услуг и цифры. Сумасшедшие суммы, в которые приходится вглядываться снова и снова, чтобы убедить себя — они не плод пошатнувшегося от стресса воображения.
Растерянно блуждаю по строкам и догадываюсь, к чему ведет босс.
— Как вы видите, Элла Евгеньевна, эти суммы необходимо возместить, — с нарочитой строгостью обращается новый издатель, восседая на директорском кресле, положив руки на подлокотники. — Из вашего кошелька, безусловно.
Я теряю способность к речи от комментария Аскарова. Он выносит вполне справедливый вердикт, и к огромному облегчению, накопления на моем банковском счету позволяют покрыть расходы. Не зря я копила. Правда, не на компенсацию, а на новую машину. Тимур был прав, подаренный им когда-то «Опель» починили очень быстро, и я уже могу без проблем на нем передвигаться. Но все равно хотелось другой автомобиль, который не будет служить напоминанием о бывшем. А теперь вот…
— Учитывая предыдущую вашу выходку, — молодой бизнесмен откашливается в кулак, на секунду потупив взор к полированной поверхности рабочего стола, выполненного по заказу Веры Геннадьевны в скандинавском стиле, как и интерьер кабинета в целом, — я имею полное право заикнуться об увольнении.
Нет! Только не увольнение. Я же окончательно тронусь умом, если лишусь последнего оплота, связывающего меня с нормальной жизнью.
— Мне очень жаль, — раскаиваюсь, прилагая максимальную искренность. — Игнат Артурович, правда. Я...
— Было бы странно, если бы вы не чувствовали вину, — словно ястреб вонзается в меня острым взором. Я терплю, сжимая бумаги в руках чуть сильнее, чем следовало бы, продавливая пальцами. — На этот раз обойдемся штрафом, лишением премии и стопроцентным возмещением финансового ущерба.
Я лихорадочно провожу расчет убытков, и увольнение уже не кажется мне армагеддоном.
— Я мог бы потребовать с вас и моральную компенсацию за то, что оказался впутан в ваши личные неурядицы, — продолжает издеваться Аскаров. Вдруг я преисполняюсь неописуемым раздражением к его расслабленной позе и надменности, проскользнувшей на губах микроскопической ухмылке.
— Я же извинилась...
— Я бы не добился успехов, уважаемая Элла Евгеньевна, — растягивает уголки губ в язвительной улыбке, — если бы довольствовался простыми извинениями от людей, с которыми веду дела.
Я кусаю себя за кончик языка. Тоже справедливо подметил.