— Тихо! Тихо! — полковник указал на раненого. — Что там, Эглофштейн?

— Господин полковник, этот капрал — от лейтенанта Ловассера, их рота патрулирует улицы…

— Знаю. Что там? Капрал…

— Беспорядки, сборища, мятежи! Испанцы нападают на патрули и постовых!

Я бросил на Эглофштейна изумленный взгляд. В первый миг я ничуть не сомневался, что это — ловкая выдумка, чтобы отвлечь полковника от речей умирающего и увести его отсюда, а с капралом капитан договорился…

Но полковник сперва только насмешливо потряс головой.

— Эти-то кроткие христиане, эти барашки — бунтуют? Капрал, кто послал вас?

— Мой лейтенант Ловассер.

— Верю, верю. Ловассер — шальная голова, ему везде мерещатся призраки. Завтра он пошлет доложить, что видели трех огненных людей или горбатого кобольда Санкторпуса…

Дверь внизу хлопнула, беглые шаги по лестнице — и мы увидели лейтенанта Донона.

— Мятеж! — крикнул он, задыхаясь после быстрого бега. — На рынке они атакуют посты!

Полковник перестал смеяться и побелел как известка. В глухой тишине опять послышалось бормотание Гюнтера, который уже не отличал день от ночи:

— Зажгите свет, черти! Вы что, решили со мной в кошки-мышки играть в темноте?!

— С чего испанцы сходят с ума? — вырвалось у полковника. — Атаковать посты! Да мало мы за это вешали? Сотнями! Что за дьявол в них вселился?

— Брокендорф… — начал Донон и запнулся.

— Ну, что Брокендорф? Где он? Куда делся?

— Всё еще в соборе…

— В соборе? Какой дьявол, тысяча дьяволов! Что, сейчас время проповеди слушать? Или он молится о хорошем урожае на вино, пока испанцы бунтуют?

— Брокендорф поместил свою роту с лошадьми в соборе Марии дель Пилар!

— В соборе? На квартиру? — полковник задохнулся, посинел от гнева, и казалось, его в следующую секунду хватит апоплексический удар.