– Так он сказал.

– А Жертвенный Совет, и церковь, и Больвангар, и миссис Колтер, они тоже хотят ее уничтожить, да?

– Да… Или чтобы она не действовала на людей… Ну?

– Если все они думают, что Пыль плохая, значит, она хорошая.

Лира не ответила. У нее перехватило горло. Пантелеймон продолжал:

– Мы слышали, что они говорят о Пыли, они боятся ее, и знаешь? Мы им верили, хотя видели, что дела их неправильные, жестокие и злые… Мы тоже думали, что Пыль плохая, раз они так говорят – ведь они взрослые. А если это не так? Если она…

Лира закончила одним духом:

– Да! Если она хорошая…

В его зеленых кошачьих глазах отражалось ее волнение. У нее кружилась голова, будто весь мир поворачивался под ногами.

Если Пыль хорошая… Если ее надо искать, если надо радоваться ей и лелеять ее…

– Мы могли бы пойти за ней, Пан! – сказала она.

Это Пантелеймон и хотел услышать.

– Мы могли бы прийти туда раньше него, – договорил он.

Оба умолкли, вдруг осознав огромность задачи. Она подумала о том, как малы они в этой огромной и величественной вселенной, как ничтожно их знание о ее необъятных тайнах.

– Мы сможем, – настаивал Пантелеймон. – Смотри, сколько мы прошли, правда? Мы сможем.

– Мы будем одни. Йорек Бирнисон больше не поможет нам. И Фардер Корам, и Серафина Пеккала, и Ли Скорсби – никто.

– Значит, сами. Неважно. Мы ведь не одни, как…

Она понимала, что он хотел сказать: как Тони Макариос, как одинокие деймоны в Больвангаре, мы – одно существо, нас двое, и мы одно.

– И у нас есть алетиометр, – сказала она. – Да. Мы пойдем туда и будем искать Пыль, а когда найдем, мы поймем, что надо делать.

Тело Роджера лежало у нее на руках. Она бережно опустила его на снег.